Долгое безумное чаепитие души
Шрифт:
– Не знаю, что мы будем делать. Просто не представляю, – произнес Нил.
– Зачем сюда поставили эту штуковину? – осведомилась Кейт.
– Вообще-то это я и сам хотел у вас спросить, – ответил Нил. – Как вы собираетесь тащить ее к себе наверх? Честно говоря, я не совсем понимаю, как это можно сделать. И чего греха таить: даже если затея удастся, вряд ли такой аппарат вольется в ваш интерьер. Да, вещь очень современная, американская, но вспомните: у вас стоит чудесный французский столик вишневого дерева, софа, которая будет выглядеть совершенно замечательно, когда вы избавитесь от этого жуткого покрывала…
– Понимаю, Нил. Так как он сюда попал?
– Ваш друг приволок его сюда примерно час назад. Не знаю, где он накачал такие мускулы, но я с удовольствием взял бы у него адрес спортзала. Я пытался ему втолковать, что затея сомнительная, но он настаивал, и в конце концов мне пришлось уступить. По-моему, нам нужно очень серьезно обдумать сложившуюся ситуацию. Я спросил вашего друга, нравится ли ему Вагнер, однако он ничего толком не ответил… Итак, что же вы собираетесь предпринять?
Кейт сделала глубокий вдох и предложила своему гостю подниматься наверх, сообщив, что сама тоже скоро подойдет. Тор прогромыхал мимо, гигантская фигура нелепо смотрелась на узкой лестнице.
Нил уставился Кейт в глаза, пытаясь угадать, что же все-таки происходит, но тщетно.
– Не волнуйтесь, Нил, – сказала она как ни в чем не бывало. – Аппарата здесь не будет. Вышло небольшое недоразумение. Завтра я все улажу.
– Все это прекрасно, – отозвался он. – Ну а как же я? Вы ведь понимаете, как мне тяжело?
– Нет, Нил, не понимаю.
– Ну как же… Здесь стоит… эта штука, там у вас… какой-то человек. Безобразие!
– Могу ли я чем-нибудь улучшить ситуацию?
– Ну, это не так-то просто. Я имею в виду, вам следует хорошенько обо всем поразмыслить. Вообще обо всем. Например, вы сказали, что уезжаете. А сегодня днем у вас в ванной текла вода, я слышал. Что, по-вашему, я должен был подумать? А все эти ваши разговоры про кошку… Вы же знаете, я терпеть не могу кошек.
– Знаю, Нил. Поэтому я и попросила миссис Грей за ней присмотреть.
– Да, и чем все это кончилось? Бедняжка умерла от сердечного приступа. Мистер Грей очень расстроен.
– Вряд ли она умерла потому, что я попросила ее присмотреть за кошкой.
– Не знаю, но он очень огорчен, вот и все.
– Еще бы, Нил. Ведь у него умерла жена.
– Короче, я умолкаю. Просто вам нужно обо всем подумать. И что, черт побери, нам со всем этим делать? – добавил он, вновь переключив внимание на автомат для продажи кока-колы.
– Говорю же, до утра я с ним разберусь! – вспылила Кейт. – Конечно, я рада постоять здесь подольше и покричать еще, если вы считаете, что это поможет, но…
– Послушайте, дорогуша, я всего лишь высказал свое мнение. Надеюсь, вы с вашим гостем не будете шуметь, потому что я собрался заниматься музыкой и мне нужна тишина, чтобы сосредоточиться.
Он бросил на Кейт многозначительный взгляд поверх очков и скрылся в своей квартире.
Оставшись в одиночестве, Кейт сосчитала до десяти и решительно пошла вверх по лестнице вслед за богом грома, хотя сейчас ей было ни до явлений природы, ни до теологии. Дом
Глава 17
Пока автомобиль еле полз по Юстон-роуд в пробке, образовавшейся еще в конце семидесятых и до без четверти десять сегодняшнего вечера не подавшей ни единого признака исчезновения, Дирку вдруг показалось, что он увидел нечто знакомое.
Такую мысль ему подкинуло его подсознание – самая вредная часть человеческого рассудка, которая никогда не отвечает прямо на вопросы, а лишь делает намеки и потихоньку что-то нашептывает, ничего толком не говоря.
«Еще бы, как здесь не встретить что-то знакомое, – мысленно обратился Дирк к своему подсознанию. – Езжу по этой заброшенной трассе двадцать раз в месяц. Да мне знакома каждая спичка на обочине. Нельзя ли чуть-чуть поконкретнее?»
Однако подсознание не так-то легко застращать. Оно молчало. Добавить ему было нечего. В городе полным-полно серых фургонов. Ничего примечательного.
– Где же? – отчаянно допытывался у самого себя Дирк, вертясь во все стороны на сиденье. – Где я увидел серый фургон?
Ответа не последовало.
В плотном окружении других машин двигаться не было никакой возможности, особенно вперед. Дирк выскочил из-за руля и стал пробираться назад по запруженной дороге, то вытягивая шею, то пригибаясь, чтобы понять, где мелькнул фургон. Если фургон и был, то сейчас он успешно прятался. Подсознание помалкивало.
Пробка так и не пришла в движение, и он попытался пройти еще немного назад, но внезапно путь ему преградил мотокурьер на огромном, покрытом слоем грязи «кавасаки». Дирк вступил с курьером в небольшую словесную перепалку, однако потерпел поражение, потому что тот просто не слышал его аргументов; в конце концов Дирку пришлось отступать через поток машин, начавший медленно двигаться по всем полосам, кроме одной – той самой, где как вкопанный стоял его автомобиль, вызывая со всех сторон раздраженные гудки.
Неожиданно гудящие автомобили привели Дирка в восторг. Пробираясь через колонну машин, он вдруг подумал, что похож на одного из сумасшедших на улицах Нью-Йорка: они выскакивают на дорогу объявить встречному потоку транспорта о наступлении конца света, неминуемом нашествии инопланетян и царящей в Пентагоне некомпетентности и коррупции. Дирк вскинул руки вверх и закричал:
– Боги шагают по Земле! Боги шагают по Земле!
Это вызвало еще больше гневных гудков в адрес его неподвижной машины, которые быстро переросли в грандиозную какофонию, сопровождаемую воплями Дирка.
– Боги шагают по Земле! Боги шагают по Земле! – горланил он. – Боги шагают по Земле! Спасибо! – добавил он, нырнул в машину, включил двигатель и тронулся с места, позволив наконец скопившейся массе автомобилей прийти в движение.
Он спрашивал себя: откуда такая уверенность? Стихийное бедствие. Божий промысел. Всего лишь случайная, небрежная фраза, весьма удобная для обозначения непонятных явлений, когда люди не могут найти рационального объяснения. Однако присутствующая в ней доля легкомыслия особенно импонировала Дирку, потому что слова, употребляемые бездумно, будто они не значат ничего существенного, зачастую позволяют просочиться наружу тщательно охраняемым истинам.