Долгое лето
Шрифт:
– Ты из нашего рода, я вижу, - сказал он, поднеся руку ко лбу. – Из нашего рода, но не чистой крови. Хурин Кеснек или Мениа?
– Ты обознался, воин, - покачала головой Кесса. – Я – Чёрная Речница, и я пришла издалека. Я из рода Скенесов.
– Род Згенекса? – медленно повторил стражник. – Дальняя ветвь Хурин Кеснек, о такой я не слышал. Так или иначе, дева, в Икатлане ты желанный гость. Но я вижу и то, что ты одета не как подобает. Деве из Хурин Кеснек или даже Мениа не пристало ходить так.
– О чём ты, воин…
– Из Мениа. Гваман Мениа из Вегмийи, - стражник снова коснулся лба, потом ткнул пальцем в лоб Кессы. – Ты не носишь знак. Это непристойно.
Речница наконец поняла, на что он указывает. Из-под шлема виднелась бахрома широкой налобной повязки – такие носили в Венген Эсе… и в толпе, стремящейся войти в Икатлан, такая была у каждого, кроме, разве что, навменийских гостей-торговцев.
– Но у меня нет такого знака, могучий Гваман, - вздохнула Кесса. – Я не Ти-Нау, и это не мой знак…
– Ты из нашего рода, и знак должен быть, - сдвинул брови стражник. – Входи. Жрецы за воротами благословляют странников на мирную ночь. Возьмёшь знак у них. Твоё имя?
– Кесса Кегина, - растерянно мигнула Речница. – И всё же…
– Входи, - Гваман шагнул в сторону, и четверо демонов в воротах расступились, не глядя на Кессу. Она глубоко вдохнула и быстро прошла под зубастой аркой. Окаменевший череп изнутри был холоден, но гнилью не пропах, хоть жутью от него и веяло. «А если Некромант поднимет такую нежить, кто с ней справится?» - мелькнуло в голове Речницы. Она шагнула на освещённую закатным солнцем улицу, к торопящимся прохожим и взволнованным ящерам с поклажей, быстро убегающим по узким переулкам куда-то вдаль.
Слова на непонятном языке раздавались над головами жителей, Кесса посмотрела вверх и увидела человека в жёлтой мантии. Нити цветных бус и гранёных кристаллов свисали с его одежды. Двое с дымящимися жаровнями стояли рядом, и запах горящих щепок Тикорина разносился по улице. Жрец стоял лицом к заходящему солнцу и обращался к нему, склонив голову. Кесса не понимала ни слова… впрочем, она заметила, что и из речи прохожих понимает немногие слова. Здесь говорили на языке Ти-Нау, а его Речница изучить ещё не успела.
– Почтенный жрец, - обратилась она к человеку в мантии поскромнее, вставшему с жаровней внизу, у лестницы, ведущей на крышу. Он шевельнул ладонью, направив на Кессу благовонный дымок. Эррингор громко чихнул. Глаза жреца слегка сузились, взгляд стал пронзительным.
– Я из рода Хурин Кеснек, - продолжила Речница, чувствуя себя очень странно, - и… и мне нужен знак.
Она дотронулась до лба. Жрец молча кивнул и достал из поясной сумы сложенную во много раз ленту, тёмно-красную с жёлтой бахромой. Кесса растерянно усмехнулась и сняла белое покрывало, прикидывая, как эту ленту повязать. Жрец передал другому служителю жаровню, забрал повязку у Речницы, скрепил концы и надел её на Кессу, по-прежнему
– С-спасибо, - сказала Речница, дотронувшись до повязки. – Почтенные жрецы… может, вы знаете, где в Икатлане можно заночевать?
Жрец молча указал на плоские крыши окрестных домов. Над некоторыми из них курился дымок, и на каждую вела лестница – небольшие ступени, выбитые прямо в стене. Кесса мигнула.
Она отошла от ворот недалеко – только до двора, который виднелся сквозь арку, пробитую в одном из домов. Оттуда пахло тушёными меланчинами и ещё какой-то снедью, и все жители, устроившиеся там вокруг костра, встали и взглянули на Кессу с уважением и опаской.
– Мир всем, - сказала она самым уверенным голосом и улыбнулась. – Мы – я и мой спутник – хотим есть и ищем ночлег. Вы приютите усталых путников?
Из жителей по-хельски понимали двое, и некоторое время люди перешёптывались, но очень скоро Кесса обнаружила себя растянувшейся на циновке на тёплой крыше, с горячими свёртками из обгоревших листьев в руках и с прикрытой листом чашей у изголовья. В чаше был травяной отвар, в свёртках – печёные овощи. Эррингор презрительно фыркнул, Кесса только отмахнулась.
– Хороший город, - прошептала Речница, глядя на темнеющее небо. – Но странный. Ты заметил, они все отказались от денег? Ты знаешь что-нибудь об обычаях Ти-Нау?
– Только мне разбирать ваши обычаи, - сверкнул глазами Эррингор. Его мех стоял дыбом с тех самых пор, как он вдохнул благовония из жаровни жреца, и он был не в духе. Речница пожала плечами и скосила глаз на Зеркало Призраков. Нет, сегодня оно не баловало её видениями. Сквозь серую дымку, клубящуюся в нём, просвечивали золотистые лучи, но больше оно не показывало ничего.
На рассвете Кесса учуяла сквозь сон запах благовоний и открыла глаза. Усталость и боль в ногах куда-то сгинули, и солнечный свет не выжигал более глаза, а нежно гладил кожу. Речница расправила смятую бахрому на повязке и взглянула с крыши – жрецы задержались в переулке, окуривая отряд стражи. Стражники в сверкающих шлемах обступили их. Больше никого на чисто выметенных улицах не было, разве что одинокий житель во дворе раздувал угли.
– Почтенные жрецы! – Кесса склонилась над переулком, опираясь руками о край крыши. – Помогите нам. С моим спутником случилась беда…
Она посадила ошеломлённого Эррингора на ладонь и показала всем, кто стоял внизу. Они все сейчас смотрели на неё, спокойно, почти без удивления и уж точно без злости.
– Его заколдовали, превратили в зверюшку, - вздохнула Речница. – Может, в храме великого Згена ему помогут расколдоваться?
Жрец в самом пёстром одеянии дал остальным знак расступиться и принял у одного из них жаровню. Белый дым столбом взвился над крышей, и Эррингор, пыхтя и чихая, спрятался за спину Речницы. Она потянулась за ним и отдёрнула руку – зверёк пребольно обжёг её.