Долгожданное прошлое
Шрифт:
– Где мой Дед Мороз? Где пряник? – раздался из избушки на курьих ножках скрипучий голос.
Горбатая Баба Яга стояла, засунув голову в шкаф, глядя в раскрытую пустую сумку.
– Дети, вы взяли пряник? – спросила мама.
Мы с сестрой стояли и молчали, ожидая порицания.
– Ну, так вы или нет?
– Он сломался! – пролепетали мы.
– Они съели мой пряник! – захныкала Баба-Яга, становясь ещё страшнее: губы её скривились, кожа на щеках сморщилась, чёрное платье ещё сильнее натянулось на сутулой
– Ну, съели и съели! И на здоровье! – раскатисто засмеялся русоволосый русский богатырь.
– Ой, детки! – хлопнула ладошками мама, приставив их к губам.
– С Новым годом! – сказал отец. – Наливай, Родион!
Под смех и шутки нас отправили спать.
Позже я узнал, что эта невеста Родиона как-то быстро и таинственно исчезла из его жизни – я даже не знаю, до или после того случая, когда он вернулся в деревню и его молодка уже ехала на телеге венчаться с другим. Он сел на коня и помчался за ними. Догнал их. Молодка спрыгнула на ходу с телеги. Родион посадил её на коня и они ускакали к нему домой, в соседнюю деревню, совсем рядом. Они поженились и прожили долгую счастливую жизнь.
Но Баба Яга почему-то не навела никакой порчи на них.
А может быть так, что это совсем не Баба-Яга, а невеста устала ждать матроса пять лет с воинской службы?
И вообще, так бывает только в сказках. А это быль.
Глава третья
Район
Утро на районе началось как обычно.
Затишье нарушали только лай собак, лязг металла на механическом заводе и звук клаксонов проезжающих по улицам грузовых машин.
Время от времени, правда, раздавались крики и ругань из окон, но это были мелочи, и никто из жителей не обращал на них внимания.
К концу рабочей недели чувствовалось некоторое напряженное ожидание: жены старались приготовить что-нибудь вкусненькое, собаки переставали лаять, самосвалы проезжали реже, столбы с уличными фонарями начинали громче гудеть, предчувствуя выходной дни.
И он всегда наступал после субботы.
На плафонах уличных фонарей оседала пыль от известкового завода. Рассеивалась пелена смога. В вино-водочный магазин и в баню выстраивалась очередь. И все мужья были дома.
Мы с Колькой нашли двухэтажный дом из силикатного кирпича, в котором жил Вовка, и постучали в двери квартиры.
– Ой, Вовка, это к тебе! – Роза Трофимовна, вытирая руки фартуком, провела нас в кухню. – Сейчас, подождите, он только какао допьёт!
– А вы, ребята, из военного городка? – спросила Роза Трофимовна. – К Вовке пришли?
– Да, поговорить надо!
– Уже иду! – встал из-за стола Вовка.
Мы вышли на улицу.
– Ты дружи с ними, дружи! – прошептала Роза Трофимовна, закрывая за ним двери.
– А я знаю, где ты живёшь! – сказал Вовка.
– И я теперь знаю! – засмеялся я.
– Чем порадуете? –
– Гитару сделать можешь? – прямо спросил я.
– Гитару? – переспросил он. – Гитару сделать могу! А чем рассчитываться будете?
– А какие книги ты любишь читать? – спросил я, соображая, сколько же можно предложить ему за электрогитару.
– Разные… «Ярче тысячи солнц» есть у тебя?
– А кто автор?
– Не знаю.
– Нет. Такой книги у меня, к сожалению, нет!
Он нахмурился.
– Хочешь два томика Сергея Есенина? – предложил я.
– Два? – переспросил он, немного помолчав. – Мало!
– Тогда Сергей Григорьев. Четыре тома.
– Четыре? – он раздумывал, покусывая губы.
– Ещё шесть томов Мельникова-Печерского в придачу. Хочешь?
– Десять томов? – он посмотрел сначала на Кольку, потом на меня.
– Десять томов, – сказал я твёрдо.
– Хорошо! Приходите ко мне завтра вечером. Но мне денежный аванс нужен. Рублей десять. Будут кое-какие траты: лак надо купить, олифу и ещё кое-что.
На следующий день мы зашли за Вовкой.
– Смотри, Вовка, – говорила Роза, провожая нас, – не хулиганьте, а то попадётесь Максимову!
Максимов был самый страшный человек на районе.
Полная копия субъекта теории Ломброзо. Только он был не преступник, а старший лейтенант милиции местного отделения.
В лапы к нему было лучше не попадать. Из отделения подозреваемые в краже или драках, ссорах или скандалах выходили с отбитыми почками и сломанными челюстями.
Милицию вызывали редко. Разве когда случалось уж совсем тяжкое преступление.
Максимов не любил выезжать на вызовы – проводил, как он сам говорил, «профилактические работы».
Его огромная фигура вызывала ужас, страх и отвращение.
В тёмно-синей колючей шинели, засунув руки в карманы, глядя себе под ноги на начищенные сапоги сорок шестого размера, чуть скользя на первом осеннем льду и помогая движением плеч сохранить равновесие, чтобы не поскользнуться и не упасть, он спешил к очередной группе парней на освещённый неоновым светом рекламы местного универмага пятачок, где по традиции собирались парни выпить портвейна перед началом вечера танцев.
Он приближался, высоко вскидывая ноги назад, и издали было похоже, что он на ходу танцует твист.
Увидев его, компания сразу прекращала разговор, потому что все понимали: кому-то очень не повезёт, и этим несчастным может быть любой из них!
Убегать было бесполезно. Достанется от него потом, позже, ещё больше!
– Это ты сделал? – спрашивал Максимов, наступив сапогом на остроносый мокасин выбранной жертвы.
Что он имел в виду – было совершенно не важно. Нарушения порядка случались почти каждый день.