Должок кровью красен

Зверев Сергей Иванович

Слушает старичок рассказ соседа, вздыхает тяжело, но реплик не подает: не в его это правилах – монолог собеседника прерывать.

Наконец завершил собеседник повествование свое. Вздохнул старичок:

– М-да-а-а… Неужели и впрямь считаешь, что Россию спасет лишь человек с ружьем?

– А больше и некому.

– Может, и прав ты… – помолчал Василий Захарович, выдохнул коротко и произнес: – Ну что, Ваня, раздал всем сестрам по серьгам да братьям по ушам? Не осталось у тебя должников больше?

– Один

остался. Самый главный. Который Валеру Титова убил. Да только без толку это: не найду я теперь убийцу Валеры. Хотя… Хомуталину тоже должок отдать не мешает.

– А ему-то за что?

– Да за то хотя бы, что вас он из дому выставил! За то, что вы в богадельне на старости лет оказались! За поджог на Залинии, в конце концов…

– А вот за меня мстить не надо. Так же, как и за других. Пусть люди сами долги свои взыскивают… Если захотят. Ты хоть у людей спрашивал – нужен ли им мститель народный?

– А если до них это не доходит? И не дойдет никогда?

Промолчал Щедрин. Долго молчал, с мыслями собираясь, – видать, и впрямь у него к Зарубину разговор серьезный, да только не знает учитель старенький, с чего начать. Наконец без подготовки произнес:

– А ведь в поджоге Дома культуры тебя, Иван, обвиняют!

Отпрянул Зарубин.

– Меня? Но ведь Залиния, кажется, пятнадцатого августа погорела, а я только через две недели в городе появился!

– Да знаю я, Ваня. Знаю, что не ты поджигал. А еще знаю кто… Своими глазами поджигателя того видел… Как тебя теперь вот.

– Но почему никому ничего до сих пор не сказали?

– И не сказал бы… Коли б не услышал, что тебе это приписывают. Разве рассказу моему кто-нибудь да поверит? Но не только поэтому я про поджигателя никому не сказал. Есть у меня еще одна причина. Физиономия того юноши татуированного, который Дом культуры поджег, мне сразу знакомой показалась. Долго сидел, вспоминал, где я его видеть мог… И вспомнил. У Кати дома. Сын это ее, из дому сбежавший.

– Вы Катюше о нем рассказывали?

Покачал Василий Захарович головой.

– Нет, Иван. А что я скажу? Видел, мол, твоего сына, да еще при таких любопытных обстоятельствах… Так, что ли? Коли появился Кирилл этот в нашем городе – рано или поздно дома должен объявиться. Ладно, – поднялся старичок со скамеечки, улыбнулся приязненно. – Отбой у нас скоро. Пойду я, Ваня. И ты иди. А лучше – уезжай отсюда.

Протянул Зарубин учителю старенькому пакет с гостинцем.

– Возьмите вот…

– Спасибо, – старик улыбнулся. – Уезжай ты отсюда, вот что…

– Никуда я отсюда, Василий Захарович, не уеду. Моя это земля!

8

Зреет в городе нашем недовольство. Гнойным нарывом набухает, плодом ядовитым распускается. Того и гляди – прорвет нарыв, лопнет плод и зальет людей ядом ненависти, слепой и всеобщей.

А с чего в наше

время народу довольным быть? Жизнь, что ли, к радостям располагает? Будни унылые, праздники загульные, обнищание беспросветное… Но не сами же люди в жизни такой виноваты! Виноват КТО-ТО. Вот этого КОГО-ТО и надо, сперва принародно по имени назвав, найти да покарать примерно.

Так во все времена было: волне ненависти обычно придают направление, определяют берега и ставят цель. Любому топору надобно быть тяжелым, остро заточенным и точно направленным.

Куда же его направить?

А вот за этим дело не станет…

9

Нет, наверное, в мире человека более жертвенного и жалостливого, чем наша баба. Все стерпит, ко всему привыкнет, все простит – только бы родным да близким хорошо было!

Вот и Катюша Ефимова такая…

Может, и не шибко умная она, но даже ей понятно: Ивану конец. Не сегодня завтра изловят его, и если «при оказании сопротивления работникам милиции» не пристрелят, то навечно за решетки запрячут – это уж точно.

А ведь никому неведома страшная тайна: Катюша-то наша Ивана всю жизнь любила… Беззаветно любила. По-настоящему. Ни мужа своего первого, от которого Сашка родился, никогда не любила, ни тем более Колю покойного… Любила, да и поныне любит. Да только Иван этого не замечал никогда; стеснительная Катя, боялась чувства свои наружу демонстрировать. Потому и считал ее Зарубин лишь подругой детства. Потому и заботу ее женскую принимал лишь за естественные проявления расположения приятельского…

Лишь однажды Катюша волю чувствам дала. Очень давно. Когда поняла-осознала, что, наверное, теряет его навсегда. В тот самый день это случилось, когда узнала, что Зарубина в следственный изолятор сажать собираются. Прибежала она к нему поздно вечером, предупредила, денег на дорогу дала… И литр водки на стол выставила – мол, может, и не свидимся никогда более, давай за отъезд твой выпьем да за то, чтобы ты меня помнил! Напился тогда Иван до беспамятства. Чего уж там, дело молодое. Да и новость услышанная укреплению психики не способствовала. Как теперь Катя помнит: раздела она его, на кровать уложила… Да и рядом легла. А что было меж ними дальше – о том, видимо, и сам Иван не помнит. Пьян был…

…Подумала Катя и решила – помогла она Зарубину тогда, поможет и теперь.

На Иване ведь многое что висит: давешняя смерть Валеры Титова, недавнее убийство Коли Михеева… Так почему бы убийства эти на себя не повесить? Насчет Коли объяснение Катино прозвучит правдоподобно вполне: мол, бил меня, изверг, за волосы таскал, деньги отнимал, сына Сашку обижал… За то и зарезала. А насчет стука в дверь да удара по голове – это я сама выдумала. Чтобы вас, товарищи милиционеры, ввести в заблуждение.