Дом Черновых
Шрифт:
— До моего отъезда, — начал Валерьян, — наши гнали австрийцев, победы праздновали, а теперь пришли немцы и, как метлой, вымели нас из Галиции…
— Что же за причина?
Валерьян усмехнулся.
— Чудовищная артиллерия и — ядовитые газы. Читали, чай. Пустят вперед дымовую завесу, а потом ураганный огонь все сметает, железной гусеницей ползут… У нас не только снарядов — ружей не хватает. Задние ряды с голыми руками идут, брошенные ружья у мертвых подбирают… В тылу путаница: то снаряды не туда зашлют, то не того номера, или вместо
Сила Гордеич, тяжело вздохнув, пожевал губами.
— Плохо будет, ежели союзники не выдержат.
— Союзники! — усмехнулся Валерьян. — Им тоже туго. Говорят, в Париже слышна немецкая канонада: тевтоны идут, земля дрожит под ними…
— Слов нет, великое испытание предстоит народу нашему, — задумчиво изрек Сила Гордеич. — Однако хорошо вы сделали, что вовремя уехали… Чай, и без ваших корреспонденций обойдутся…
— Собственно, я уехал в месячный отпуск… Писал в газетах, ну, и рисунков много накопил…
— Хорошо заработали? — посмотрел Сила поверх очков.
— Не очень: рисунки мало использовал. Больше корреспонденции… Две недели в Киеве сидел, отписывался… Тысчонку вывез все-таки…
— Не густо! — покачал головой Сила. — Ладно, хоть цел остался!..
— Отпуск ваш я изорву, Валечка. Вы похудели, побледнели…
— Война-то, видно, не свой брат! — гыгыкнул Кронид.
— А на вашу тысячу квартиру снимем, — продолжала Наташа.
Сила Гордеич недовольно крякнул.
— Какую тебе еще квартиру? Плохо у отца-то?.. Чай, покудова и здесь поживете?
— У нас своя семья, папа.
— У каждого своя семья. Всем бы лучше одной семьей жить… Пойдемте-ка чай пить, а потом ужинать.
Валерьян вежливо, но холодно отказался. Сила Гордеич знал, что зять не в ладах с тещей и свояченицей, не стал упрашивать.
— Папа, я поеду с ним: нам надо поговорить, давно не видались, — заявила Наташа.
— В гостиницу? — Сила пожал плечами. — Не по душе мне все это… Ну, да и то сказать, не разлучать же мужа с женой!
— А я-то один здесь останусь? — захныкал Ленька.
— Все поедем, — обняла Наташа сына: — и ты, и Марья Ивановна.
— В самом деле, дядя, пускай пока в гостинице поживут, — просительно сказал Кронид. — Какая уж тут встреча Нового года, когда настроение у всех — гы-гы!
Сила засопел и поднялся со стула.
— Просить можно, а неволить грех… Кронид, вели Василию лошадь заложить! Не того бы хотелось, — повернулся он к Валерьяну, — неприятно мне это. Ну, ничего поделать не могу. Живите уж, как знаете!
Он пожал руку зятю и, явно огорченный, удалился.
Кронид пошел в кухню отдать приказ Василию.
Наташа склонила голову к плечу Валерьяна, чтобы скрыть внезапные слезы.
— Плохо было без меня? — тихо спросил Валерьян, вдруг охваченный щемящей жалостью к ней.
— Плохо, — прошептала Наташа. —
Сила Гордеич, заложив руки за спину, прошелся по двум богато обставленным комнатам. В углу стояла приготовленная елка. Снова думал о своих детях и внуках, кряхтел и вздыхал. Литые зеркала от пола до потолка в безмолвии отражали громоздкую, тяжелую мебель и чахлую, согбенную фигуру старого миллионера.
Переезд Наташи в гостиницу казался ему скандальным событием, чем-то вроде официального разрыва Наташи с домом отца. Опять сплетни пойдут да расспросы.
— Уехали! — сказал вошедший Кронид, вынул веревочку, сел в кресло и начал расплетать ее.
— Не глядели бы мои глаза, — прорычал Сила Гордеич, со вздохом опускаясь на диван. — Скучища-то какая!.. Прожил век — сам не знаю зачем. Не только семейного уюта — спокоя не знал никогда, одни неприятности. Надоело мне все это хуже горькой редьки. Ну, скажи, пожалуйста, зачем они еще в гостиницу потащились? Срам один и оплеуха отцу! Дмитрия раз в год вижу, Константин — на фронте, а на Варвару и глядеть-то противно. Помру, чай, скоро — вот и будет всему конец…
— Ну, полно вам, дядя! Позвонить надо Мельниковым: не приедут ли? В картишки сыграем…
— Что ж, позвони. Да закуску вели собрать!.. Выпить бы…
— Ведь вам запрещено?
— Э! — Сила махнул рукой. — Все одно, надоело все. Забыться хочу. Семья моя развалилась. Россия гибнет. Беды ждать надо… Ну, иди-ка, позвони!..
Кронид встал, но в это время в передней затрещал звонок.
— Кого еще бог дает? — удивился Сила Гордеич. — Не ряженые ли? Без карточки не принимать!
В передней, куда поспешно вышел Кронид, послышалось несколько мужских и один женский голос — как будто знакомые, чей-то басовитый, раскатистый смех.
Вошли — Крюков в полной офицерской форме, в эполетах и при сабле, с лихо закрученными усами, — совсем узнать нельзя стало купца-бородача, всегда ходившего в поддевке; за ним Константин и Мельников с Еленой. Давно не видал Сила племянницу; бледная, высокая, стала еще худее прежнего, в лице этакая тонкость появилась, а на висках преждевременная седина. У Мельникова отросли тараканьи усы и руки постоянно трясутся, еще с пятого года… Ребенок глухонемой у них, — тоже горе…
— Не ждали, Сила Гордеич? — шумел Крюков, обнимая старика. — Это мы нарочно — новогодний сюрприз вам.
Костя, усмехаясь, пожал руку отца без особых нежностей, как всегда.
— Как снег на голову! — дивился Сила, улыбаясь гостеприимной улыбкой. — Откуда?
— Мы-то с Костей — с фронта, — не давал никому говорить Крюков, отстегивая саблю и зачем-то поставив ее в угол. — В вагоне встретились, да и залились сначала на ихнюю земскую фабрику: пригодится после… Рассчитали так, чтобы к вам на встречу Нового года попасть. Завернули к Мельниковым — и шасть сюда всей значит, компанией. Рады ли, нет ли, а уж угощайте гостей…