Дом для демиурга Том 2: Реальность сердца
Шрифт:
– Мы думали, вы вернетесь еще нескоро...
– Я и должен был.
– Герцог осторожно отстранил племянника и кивнул ему на стул у стола.
– Вместе с авангардом армии, в конце пятой седмицы. Но мне пришлось заехать во владение Эллуа, и там мне рассказали столько загадочного и невероятного, что я оставил командование на генерала Агро и отправился сюда так быстро, как мог. Рассказывайте, что здесь случилось.
– Вы не получали писем?
– удивился Саннио.
– Племянник, вы себе как-то странно представляете войну. Случается, что курьеров перехватывают или убивают, а порой они долго ищут, куда ушла армия.
– Наследник насторожился.
– Последнее я получил в день капитуляции, и это было письмо, написанное в первую седмицу Святой Иоланды. Это еще не так плохо. Но из письма я узнал только, что дела у вас идут хорошо...
Саннио с трудом вспомнил, что делал в то время и о чем мог написать. Ничего в столице тогда еще не происходило, а наследник сидел дома, страдая от уроков Кадоля и неожиданного возвышения. Ах, да, он же писал через пару дней после прогулки с Сореном и его приятелями. После того были беспорядки, и еще почти седмицу он был не в состоянии взяться за перо, а поздние письма на севере не догнали дядю. Сколько же всего случилось с тех пор... Сколько нужно рассказать, и как много неприятного!
Все, что Саннио с таким трудом формулировал в письмах герцогу, стараясь, чтобы получалось внятно, подробно, но не слишком уж устрашающе, теперь пришлось пересказывать вновь, уже вслух. Столичные новости и то, что видел сам Саннио, то, что волновало всех и то, о чем полагалось знать лишь немногим посвященным... за девятину Святой Иоланды случилось столь многое - и ничего хорошего.
Наследник с тихим вздохом отправил в рот последний кусок еще горячей лепешки с зеленью, запил травяным чаем и принялся рассказывать.
Хлебный бунт, смерть министра и его дочери, арест Реми Алларэ, пропажа Бориана, ссылка принца Элграса в Брулен, безумная выходка Керо... О чем-то герцог Гоэллон уже знал и хотел услышать подробности, другое становилось для него сюрпризом. По большей части дядюшка слушал молча, изредка приподнимая брови или потирая ладонью подбородок. Никаких замечаний Саннио не услышал - и рассказ о приключениях во время хлебного бунта, и отчет о распоряжениях, которые получили владетели Файе и Готье, герцог выслушал равно бесстрастно.
– Изумительно, - подвел он итог, когда племянник рассказал все.
После этого дядюшка надолго застыл, глядя прямо перед собой. Саннио сначала сидел неподвижно, потом вспомнил, что не допил чай и вообще еще не успел наесться. Он принялся за очередную лепешку. Привыкнув к тому, что есть можно вволю и того, чего хочется - даже во время полуголода последней девятины слуги ухитрялись добывать и мясо, и свежую зелень, и муку - юноша обнаружил, что плотные завтраки его не прельщают, а мясо хорошо лишь для обеда. У дяди же вкусы были ровно обратные: обильный завтрак, скудный ужин.
Потянувшись к пузатому круглому чайнику, Саннио вспомнил, о чем не упомянул в своем рассказе.
– ...и еще герцогиня Алларэ умерла.
Событие это, наверняка важное для многих жителей столицы, едва отложилось в памяти Саннио, затерявшись среди многих других. Мио Алларэ умерла в Шенноре. Похороны, организованные кем-то из доверенных лиц герцога Реми, который так и сидел в той же крепости, были очень скромными, посторонних не приглашали. Может быть, именно поэтому младший Гоэллон и не задумался о том, как это связано с остальными столичными загадками и неприятностями.
– Что, простите?..
– интонация эта была уже знакома Саннио по разговору герцога с покойным министром Агайроном.
–
– объяснил юноша, начиная запинаться под пристальным взглядом дяди.
– Саннио, будьте так любезны, выйдите. Через три часа жду вас вместе с Бернаром.
На пороге наследник оглянулся, но так ничего и не понял. Герцог скрестил ладони перед лицом, упершись переносицей в сложенные параллельно друг другу большие пальцы. Не видно было, куда он смотрит, и уж вовсе непонятно - о чем думает. Почему разговор прервался так неожиданно, Саннио тоже не понял.
Объяснил ему вернувшийся через пару часов Кадоль.
Не так уж долго пришлось ему говорить - к тому времени юноша сам вспомнил и единственную встречу с покойной герцогиней, и все ее слова. Теперь он понял, что она имела в виду, говоря обидные, гадкие вещи.
"Руи отправил его ко мне с письмом - должно быть, хотел, чтобы мы познакомились. Может быть, он чему-то не обучен?.. Может быть, мне подарить ему свое платье?"
– Вы, молодой господин, не знали, конечно, - вздохнул Бернар, выслушав рассказ.
– Так что и спроса с вас никакого. Я вам не рассказал - думал, вы знаете. Четыре года мы видели здесь эту даму...
– И что теперь?
– Ничего. Едва ли герцог будет с вами все это обсуждать. А вам я начинать не советую, - Бернар слегка нахмурился, и Саннио покорно кивнул.
Обсуждать нечто подобное он не стал бы ни за какие коврижки. Хватило уже и того, как он ухитрился сообщить дяде эту печальную для него новость. Юноша посмотрел на потолок. Они с Кадолем сидели в гостиной на втором этаже, которая располагалась ровно под кабинетом герцога. Наверху было тихо - ни звука шагов, которые Саннио различил бы даже сквозь ковер и перекрытия, ни любого другого звука, и от этого было страшно.
Потом - шаги, звон колокольчика внизу, торопливый полубег Никола, едва слышный скрип открывшейся двери, короткий приказ: "Воды!". Никола прошел вниз, чуть позже опять поднялся на третий этаж. Шаги, щелчок замка на крышке бюро, треск разрываемой ткани. "Благодарю, Никола, идите! Через четверть часа позовите Бернара и моего племянника!".
Бернар и племянник задумчиво посмотрели друг на друга, потом - одновременно - на водную клепсидру, но чаша на ней была размечена так, что позволяла определять лишь половину часа. Саннио с детства определял время без помощи прибора лучше, чем при помощи настолько "точных" часов, поэтому он и поднялся, когда истек срок. Тут же в гостиную заглянул Никола, сверявшийся с большими механическими часами внизу.
– Господин герцог просит вас к себе.
– А почему он тебя звал?
– спросил Саннио.
– Что случилось?
– Господин герцог разбил бокал и поранил руку, - пожал плечами Никола. Взволнованным он не казался.
– Ничего страшного.
– Иди, - резче, чем обычно, приказал Кадоль, и когда слуга вышел, неодобрительно покачал головой.
– Молодой господин, ваше любопытство чрезмерно.
Саннио хотел так же недобро ответить, что любопытство и беспокойство - разные вещи, и Бернару не стоит делать ему подобные замечания, но промолчал. Пусть капитан охраны думает все, что ему угодно, препираться с ним сейчас нет ни малейшего желания. За те пару минут, что занял подъем на третий этаж, он успел спрятать все свои страхи и опасения под маску вежливого внимания. Так было нужно, и поступить иначе было нельзя.