Дом горит, часы идут
Шрифт:
Статья Яблоновского не поминала ничего материального. Ну, может, только прохудившиеся сапоги.
В этом и есть его свобода. Дед и отец существовали в связи со своими накоплениями, а он сам по себе.
Уже сказал мальчик Мотл: “Мне хорошо, я сирота”? Нет, это случилось позже, а значит, он подумал так первым.
Не будем отвлекать Гликберга. Пусть перечитывает статью хоть тысячу раз, а мы заглянем ему через плечо.
“В одной из местных гимназий, – писал Яблоновский, – минувшей весной „срезался на алгебре“ 16-летний гимназист. Он должен был остаться на второй год в пятом классе, но родители
Повезло Саше. Редко журналисты стараются не только для себя, но и для своего героя.
Уж не в упорном ли чтении Достоевского дело? В его рассуждениях о слезинке ребенка, которая не стоит всех хрустальных дворцов.
Вот же она, эта слезинка. Поднеси платок, и на лице твоего подопечного сразу засверкает улыбка.
Благое дело задумал автор, а все же есть тут противоречие. Надо сказать, любимый писатель тоже спотыкался на этом месте.
Вроде слезинка превыше всего, а ведь совсем не любая. Если, к примеру, плачет еврейский ребенок, то можно не проявлять рвения.
Пусть журналист с такой позицией не согласился, но и не стал ее игнорировать. Где-то на глубине эта точка зрения присутствует.
Иначе почему под финал статьи он напомнил отцу мальчика, что они верят в разного Бога?
У Яблоновского – Бог, а у Менделя Янкелевича – Б-г. Для одного главное сказано в Нагорной проповеди, а для другого – совсем в других книгах.
Так что на Христа ссылаться бессмысленно. Если слова о добре и ответственности внятны аптекарю, то лишь в контексте закона.
Вот и тычешь под нос первый том, часть первую. Даешь понять, что там, где мораль не действует, остается апеллировать к чувству страха.
8.
Бочка меда не без капли дегтя. Не без ощущения, что если бы Сашины дела складывались по-другому, он был бы все равно уязвим.
Такая квадратура круга. Яблоновский сочувствует униженным и оскорбленным, а евреям немного не доверяет.
Ну, может, самую малость. Никак не уходит из головы, что его герой – сын одесского провизора.
Да и читатель при всей своей доброжелательности на такие вещи обращает внимание.
В статье есть пропущенное слово. Автор даже сочинил пару абзацев, чтобы его обойти.
Закончив статью, сделал приписку. Опять же слово не назвал, но максимально к нему приблизился.
“Фамилия и служебное положение этого более чем современного отца известно нашей редакции и не печатается здесь лишь из понятного нежелания
К Сашиным чувствам следует присоединить эмоции читателя. Да и его, автора, ощущения, если уж на то пошло.
Что ни говорите, а дипломатия оправданная. Имеющая в виду некую высшую цель.
Не хотелось Яблоновскому переусложнить ситуацию. Ведь если прибавить еще и еврейство, то голова пойдет кругом.
Как вы понимаете, Роше эти соображения не касаются. Он и сейчас не вместе со всеми, а сам по себе.
9.
Уже говорилось, что Константин Константинович растаял. Он еще дочитывал эту статью, а все сомнения были отброшены.
Возможно, фамилия ускорила решение. Ведь если быть нужным, то только тем, кому больше никто не поможет.
Вне зависимости от того, как звали юношу, какой у него рост или цвет волос, он стал для него родным человеком.
Сын – это тот, кому ты необходим больше всех. Если даже это совсем чужой мальчик, то он и есть твой сын.
Потом Роше еще больше утвердился в этом чувстве. Узнав, что герою статьи столько же лет, сколько Сергею Левченко, ничуть не удивился.
Как тут не возблагодарить Высшую силу, которая отнимает и в то же время проявляет щедрость?
Это и есть равновесие в природе. Главное – не пропустить момента, когда маятник, отклонившись назад, медленно двинется вперед.
10.
Ох, и любят российские подданные погадать на газетной странице. Благо тут всегда есть что-то этакое…
Такова ежеутренняя зарядка наших сограждан. Немного размялся, побродил в эмпиреях и перешел к текущим делам…
Нет, Константин Константинович не такой. Если он задался каким-то вопросом, то непременно на него ответит.
Первое знакомство подтвердило правильность выбора. Правда, это было сходство по принципу дополнительности.
Роше сразу почувствовал: они потому необходимы друг другу, что в одном есть то, что отсутствует в другом.
Вот так Дон Кихот невозможен без Санчо Пансы, а Дон Жуан без Сганареля.
Первый, к примеру, худой, а второй – толстый. Или один холеный аристократ, а его спутник – настоящий лапоть.
На сей раз противостояли малый и большой, имеющий склонность к патетике и тяготеющий к иронии.
Кстати, приемный сын тоже не чурался поэзии. Правда, в отличие от воспитателя на значительность не претендовал.
Скорее, это не стихи, а стишки. Какой-то уж очень легкомысленный у автора тон.
Казалось бы, откуда в юноше столько яда? Прямо не Саша, а целая Санкт-Петербургская химическая лаборатория.
Так тут разделились роли. Отец нахмурился и топнул ногой, а сын улыбнулся и захлопал в ладоши…
Взглянешь со стороны: ну прямо рыжий и белый! Потом решишь: а ведь это разнообразие и есть жизнь.
Конечно, стихи ни при чем. Вряд ли в этой сфере между ними возможно сотрудничество.
Зато по поводу невымытой шеи и неглаженых рубашек сотрудничество в разгаре. Порой переходящее в долгие препирательства.
Теперь Роше точно известно, что такое совместная жизнь. Это когда существование одного проясняется присутствием другого.