Дом, которого нет
Шрифт:
– Как у тебя всё легко и просто… – Лидия возобновила приевшийся разговор, лёжа на диване. – Хорошо вот так, ни о чём не париться: сварганил неизвестно что – побежал скорей запускать… Может твои фокусы опасны для жизни! Ну понятно, раз детей нет, можно ворочать всё, что угодно… А жену не боишься вдовой оставить? Меня тебе не жалко?
Станислав сразу сделался хмурым, самодовольный вид куда-то исчез, глаза заблестели, появилось желание спрятаться от стыда. Зачем надо было поднимать запретную тему именно сейчас – две запретных темы, они, как удар ниже пояса.
– Это моя вина… – сказал он, – насчёт детей… Я знаю.
– Перестань…
– Да-да, моя. С тобой всё в порядке, хоть ты говоришь
Лидия вскочила с дивана с раскрасневшимся лицом.
– Ну ты точно идиот! – Она скрылась за дверью ванной, шандарахнув ею со всей силы, так, что с боку наличника треснула штукатурка, щёлкнул замок и наступила тишина. Кураев тяжело задышал, взгляд остановился на ковре – на фрагменте орнамента, похожем в совокупности на львиную голову, несуществующий в природе цветок и одновременно кривоногую банкетку, в точности такую же, что стояла возле его ноги.
Он приблизился к ванной комнате.
– Лидуш! – Стас привалился к двери грудью, плечом, щекой, рука тихо постучала костяшками. – Лидуша! Прости меня, дурака, я повёл себя глупо…
Молчание за дверью продолжилось.
– Лидуш! Открой, золотце… Уже без десяти два, мне пора запускаться. – Стас прислонился спиной, теребя свитер на животе. – Помнишь, как Гагарина показывали? Он тогда произнёс: «поехали». Интересно, что сказала ему жена напоследок…
Дверь отворилась. Глаза у Лидии казались заплаканными, но тщательно протёртыми полотенцем. Она тут же произнесла:
– Жена сказала: подключай свою шарманку, иначе сегодняшнему двадцать четвёртому январю не будет конца!
Стас, окрылённый и одновременно взволнованный, воткнул вилку в розетку, блок негромко загудел, всё, находившееся поблизости, едва заметно шевельнулось. Испытатель продолжительное время с интересом безотрывно наблюдал за началом действий, ведомых ему одному, потому что со стороны казалось идиотизмом – стоять и сосредоточенно пялиться, к примеру, на утюг после подсоединения того к розетке. Наконец он аккуратно приложил ладонь к поверхности и повернувшись к Лидии прошептал:
– Работает.
Затем он тепло оделся, не обойдя вниманием каждую застёжку, натянул шапку из енота с развязанными ушами, обул дутые сапоги, подержал задумчиво пульты в обеих руках, будто примерялся: правой рукой – туда, левой – обратно.
Пара вышла на воздух. Северо-западный ветер успел нагнать немалый покров на открытую территорию – площадку для запуска человеческой плоти сквозь временную прослойку в ушедшую действительность. Выглянула луна – изогнутый бочок освещённой её части, доказывающий насколько крива сама Земля. Лидия была в пушистых рукавицах, испытатель – без, для него являлось важным осязание двух маркеров – чёрного и белого, отчётливость выступа кнопок, главное – не нажать их преждевременно от избыточного мандража, не зарубить всё дело на корню.
Кураев забрался на бугор, накиданный лопатой, как на пьедестал и повернулся лицом к Лидии, стоящей безо всякой готовности – в нетерпении побыстрее отделаться и вернуться в дом. Он слегка переминался, выравнивая ногами площадку, сердце стучало – напоминало старт начинающего спортсмена перед состязанием, открывающем дорогу к карьерному взлёту. Он выдыхал, собирался с духом, переминал леденеющими от мороза пальцами правый пульт управления, снова захватывал ртом скребущий по нёбу холодный воздух. Сейчас, ещё немного, думала она, и мы наконец погасим этот чёртов свет во всех окнах, от которого давно устали глаза. Стас,
– Приготовился к полёту, Гагарин? – язвительно спросила жена.
– Ну что… – Он виновато улыбался. – Поехали? – Правая рука прижалась к груди, палец бессмысленно вдавил никчёмную кнопку.
Сначала она не поняла, что произошло: зимний пейзаж с нерукотворным орнаментом из застывших сосулек на оконных отливах, с запорошенными холмами, похожими на яйца в лукошках, хранящими под собой до весны кусты спящих растений, с серой изнанкой забора из профилированного листа, с мерцающей Большой Медведицей и тучей, скрывающей остальные созвездия, содержал в себе прежний состав, кроме одного – в нём отсутствовал человек в зелёном пуховике с маркерами в руках.
– Что?! – Лидия почти бесшумно, осторожно, как по битому стеклу, подкралась к месту отправки, к следам сорок седьмого размера: два ряда свежих отпечатков, прерывающихся на холме, отчётливо читались, рисунок протекторов обуви не покрылся пока ещё ни одной снежинкой. Сердце жены забилось – так стучат кулаком, по рёбрам, по лёгким, по позвоночнику изнутри, стук отдавал в виски. К взрыву снаряда приравнивалось не только появление бородатого мужика из ниоткуда, но также исчезновение в никуда.
Когда она немного пришла в себя, ей захотелось звонить во все службы экстренного реагирования, разбудить Вишнякова, чтобы срочно приехал, немедленно приехал, ни секунды не мешкая. Или рвануть самой, неважно куда, к сестре, к матери… Она, хватаясь руками за воздух, подбрела к машине, нащупала дверь, долго её дёргала, после чего догадалась достать ключи из кармана, забралась в салон и уставилась вперёд, решая: так что же сейчас делать… Она завела Рено. Лобовое стекло успело затянуться мохнатым инеем, дворники по нему проскребли, как по наждаку грубого абразива, включила обдув на полную мощь – в машине было гораздо теплее, чем на улице. Она обещала дождаться, окоченеть на морозе, пока он не вернётся, стоять и ждать, пока он не вернётся. Но она же тогда не знала – думала, что это всего лишь игра слов, пустая болтовня, никто не собирался исчезать, и стоять на морозе соответственно тоже никто не собирался.
Дворники хрустели инеем, обзор проявился лишь за талой полосой в нижней части стекла – это надолго, здесь понадобится ручной скребок для освобождения из ледяного бункера, сзади ещё одно препятствие – закрытые ворота, с той стороны понадобится лопата, чтобы их распахнуть во всю ширь. Лидия заглушила двигатель, вывалилась из машины и на онемевших ногах побрела назад, к месту происшествия. Следы сорок седьмого размера припудрились падающим снегом. Внезапно её сковал новый приступ страха: сейчас всё зависело от блока, от чёртова блока – возвращение Стаса. Она метнулась в дом, с громким топотом подбежала к прибору, выдохнула: блок гудел тихо, умиротворённо, в этой коробочке вмешался мир, мост между мирами, ларец с кощеевой смертью. Лидия прикоснулась ворсом рукавицы к поверхности, тут же отдёрнула руку – вспомнила, что муж настоятельно просил никогда к нему не прикасаться. Засеменила обратно на улицу, прошла по отмостке, прислонилась спиной к стене, сидя на корточках, потому что ноги не держали, надвинула ворот свитера и капюшон на лицо, скукожилась. Если муж не вернётся, она замёрзнет у этой стены под слоем снега, оставив в неясности тех, кто возьмётся за безуспешное расследование. Веки становились свинцовыми, ночное затишье оказывало усыпляющее воздействие, лишь ветер изредка завывал, чем тоже убаюкивал.