Дом, которого нет
Шрифт:
Ян был высок и статен, как король.
Хоть чёрен, волос чист, ботинки ж – грязные.
Пристало б больше под, чем над землёй
им находиться. Весь какой-то острый был,
чертам до правильности не хватало скоса.
В бою, лишись ножа, владеть мог носом.
Обтрёпанная кожаная куртка,
футболка белая и голубые джинсы.
Ничто не мельтешит сиюминутно.
Всё точно вписывалось в образ. Лица
ценила Лора
к Адаму райскому казалось трафаретом.
Такое рисовать она пыталась
и каждый раз отшвыривала кисть.
Так выглядел герой, каким "вот бы стать",
чьим языком раздумия велись
в её рассказах. Человек придуманный
просто стоял, смотрел. Исчез весь ум её.
– Прости, что так вторгаюсь, – речь он начал
(столь низок голос, что похож на рык), –
кричала ты, ну и… Он много значит,
среди руин, как после войн: твой крик.
Быть может, чем помочь могу? – как будто,
вопя, та сформулировала вопль – его.
Совпало состояние у Яна
с тем, как орала Лора в этот день.
Приехав из столицы с несказанно
плачевным поводом, искал в заброшке сень
к отдохновенью области душевной.
Не чаял, не гадал столкнуться здесь с ней.
Погиб его отец, хозяин клуба.
Бандиты там имели место встреч.
Один из них – с покойного супругой
в постель смог, ещё тёплую, возлечь.
Явился сын… Знакома ситуация?
В ней не хватает разве что Горацио.
Ян, изучив и криминал, и бизнес
примером их в солидных городах,
будь горячее, сел бы за убийство
по центру маленького. Стоп-кран был – не страх
авторитетов, давших ему выбор:
а) молча общепитом правь, б) скормим рыбам.
Не страх, не планы мести, не сомнения:
«Быть иль не быть». Он был; что дальше делать,
вот в чём вопрос. Звук, запись посещения,
имелся в диктофоне. Но не смело
бежать в полицию, грозить. Скорее, глупо.
Нет, всех он превратить в кота из супа
решил, и, как всегда в подобных случаях,
раздумывал о способах подхода.
Когда не знаешь, поступить как лучше, то
иди туда, где нет, кроме природы,
ни душ, ни глаз, ни языков – болтающих.
От тишины подсказок отвлекающих.
– Помочь? – хрипя, переспросила Лора, –
нет… правило для всех: спасайся сам.
Тебе не кажется, что мне пугаться впору?
И убегать… А, впрочем, слабость – срам.
Я сожалею, что обзавелась свидетелем.
И крик такой – не правило, поверь. Нет-нет. –
Был
Смотрели друг на друга двое. Как
остановить другого (или всё ж уйти),
не знали оба. Чтоб наверняка.
Он в ней себя увидел через тело.
Она, за криком вслед, сама взлетела.
– Ну, раз уж мы столкнулись, отчего б
не угостить вам леди сигаретой? –
спросила Лора, хмуря нос и лоб
от напряженья. Мысль была ракетой,
а стала – тощей клячею крестьянина.
Ох, знала б, что случится так, заранее!
– Раз леди курит, отчего бы нет, –
он улыбнулся. В этом нет секрета,
сама такой привычкой много лет
я наслаждаюсь. С возраста Джульетты.
Курильщикам попроще находить
утерянную диалога нить.
Оставлю их обмениваться фразами.
Подробности, как делали рапсоды,
и ни к чему, и некогда рассказывать.
Всё тягостно… Ну, кроме виски с содовой.
Перемотаем дальше. Благо, пульт
в моих руках. Кино для века – культ.
Заброшка кругом шла. Обилье комнат
балконы выводило внутрь, во двор.
Весна цвела. Земля цветы исторгла.
Там, на балконе, был их разговор,
обрушившем ограду. Вниз ногами
сидели на каменьях, как в вигваме.
Не назовёшь "мужчиною и девочкой".
Пованивает возрастом согласия.
Скорее так: сошлись две родственных души
с кипящим от касаний сладострастием.
Болтушкой Лора не была, но тут
разговорилась (да, уму капут):
– Меня любят животные и дети,
что странно, потому что я их – нет.
За приручённых, знаю, мы в ответе…
Вот люди сторонятся. Будто цвет
мой внутренний отпугивает малость.
– Да много ль, – Ян ей, – ты с людьми встречалась?
Они так стали редки, что с огнём,
как Диоген, искать – совсем бессмысленно.
В век плоской эфемерности живём.
Экран мелькает, но за глянцем мысли нет.
Глаза твои пугают, говоришь…
Сама б их видела. Древнее только тишь. –
Смущённо улыбаться не умела
она, и потому лишь ухмыльнулась.
Он, заседая там, почти забыл про дело,
что привело в зал заседанья накануне.
"Глаза" сказал, хоть трудно, с Лорой раз
столкнувшись, белый не увидеть глаз.
Отравленная жизнь сидела рядом.
Но иначе отравлена, чем мать: