Дом, которого нет
Шрифт:
Вслух «Бурю» декламировала, скалясь.
Инесса слушала, коленки подобрав:
тени ресниц ей под глаза вонзались,
и вздох порой срывался с губ. One love –
истории любви для романтичной
двухглазки, этим от сестры отличной.
Под репутацией в учебном заведении
гуляешь, как под шляпой – мушкетёр.
Считали Лору чокнутой, с кем лучше не
якшаться, в избежанье травм от ссор.
За ней,
прекрасное и очень уязвимое.
Мелькали эпизоды. Отношение
их красило, с каким на них взирала.
Одно и то же время, например,
мечом драло или, взрыхлив оралом,
заглаживало "той себя" принятие.
Увидеть можно целое, не взять его.
– Что, развлекаешься? – раздался чей-то голос,
глубокий, мягкий: женский. За плечом. И,
отпрянув от окна, вдруг видит Лора… Волос
черней, чем ночь, с короткой ровной чёлкой.
Напротив села дама, за очками
темнящими взгляд пряча, будто в камень
тот обратить способен, глядя прямо.
«Как призрак Барбары», – подумала девчонка.
На зеркало похожа чем-то дама:
такой же рот кривой и профиль тонкий.
– Красиво здесь, – ответила, помявшись,
хозяйке – гостья сна, отведав яства,
меню составившие в этом заведении.
– Нет в прошлом правды, сколько ни смотри.
В погоне за былого приведеньями
мы норовим вернуться в эти дни,
но, если рай и был, то он – до времени.
Резона дубу нет – мечтать стать семенем.
Бывали ведь моменты (помнишь их?),
казалось, что, притронувшись к великому,
ты растворилась в негах неземных.
Вернувшись вниз же, превращалась в крик сама
о том, насколько бренно существо,
и удержать не в силах ничего.
– Да, помню, – честно ей призналась Лора. –
Но эта память – будто не моя.
Такое чувствовать, будь людям не в укор, не
способен тот, чей дом ещё Земля.
Когда рассказ писала, раздробившись
в героев, становилась целой. Мир весь
охватывала: камни и растения,
зверей, людей. Притом их всех любя.
А после вновь меня ждало падение
в пределы ограниченной себя.
Которой иногда… ну слишком больно
смотреть в глаза своей же преисподней.
От чтения – иначе. Там с людьми,
меня же выражавшими, встречалась.
Поняв, я потому любила их.
И грусть их ощущала я, и шалость.
Чужие жизни в книгах проживала, и
к месту – на мессе,
А музыка тревожит грудь волной.
От музыки плывём, ногой в Нирване.
Самой мне вряд ли петь на сцене, но
звук выражать умеет несказанное.
Есть вещи, что, убив их наблюдателя,
в прекрасное умеют превращать его.
Я думаю про Бога так: его нет,
как автора в самом его рассказе,
но без него – рассказа нет. Иль бред
выходит у людей, без всякой связи
всего со всем. Связует всё любовь.
Убив отдельность, красит мир собой.
Страдаем ото лжи, от искажения
того, что носит имя Идеал,
желанье перепутав с отторжением.
А яблока в саду никто не жрал.
Я яблоки люблю, но искалеченным
мир не приемлю, как себя – без вечности.
Она ж во мне от силы что на час.
Нельзя жить, как в раю. Мы в лабиринте
зеркальном. Минотавр ждёт где-то нас:
понять, что он – ты сам… задача, видишь,
не в том, чтобы, приняв блаженный вид,
встречать смиреньем боль, но в том, чтоб зрить
все результаты собственных деяний.
Раз убиваешь, будь готов убитым быть.
Есть только отражения мечтаний,
о добром ли, о злом, не суть. Я выть
порой готова от своих желаний!
Лишь погрузившись в зло, поймёшь, что есть свет.
Кивнула женщина, поняв её тираду:
– Ты та, кому послать решили дар.
Сама решай, проклятье иль награда –
проверить, как, при молодости стар,
жить будет человек, помня о будущем.
О всех его возможностях. Смирится с тем
и будет выбирать из вариантов
или решит, что пусто всё и вся?
Смотри: ты – та, кто наделён талантом
оценивать со стороны себя.
Поднимешься наверх. Там есть колодец.
Туда взглянув, с ума не сходят… вроде.
И женщина, нескладная, но плавная,
привстала, собираясь уходить.
А Лора, – странно, – верных слов не знала, чтоб
озвучить все вопросы из груди.
– Спокойно, – улыбнулась незнакомка ей, –
иди к себе, и всё найдёшь. Ступай смелей!
Оставим-ка с загадочной брюнеткой,
скорей всего, носящею парик,
растерянную девочку. Ответ – как
оргазм: к нему, спеша, идём, но миг
прекрасный за собой опустошение
несёт. Вот если б можно было жить в нём!