Дом на Уотч-Хилл
Шрифт:
— Я в порядке. Должно быть, мало сегодня поела. Сахар в крови упал.
— Купить тебе обед? — мягко предложила Мэй.
Я мысленно вздрогнула, надеясь, что не выгляжу настолько нищей. Я не была нищей. У меня имелись скудные сбережения — достаточно для того, чтобы найти маме жильё, если мы окажемся на улице, а мне самой придётся жить в машине. Натянув бодрую улыбку на лицо, я сказала:
— Со мной всё хорошо, Мэй. Но спасибо. Я очень это ценю.
Решив, что присутствия официантки с явным старшим статусом (она называла его по имени) может оказаться достаточно, чтобы заставить его передумать из чувства вины, я повернулась
— Пожалуйста, мистер Шуманн, мне нужна работа. Просто дайте мне одну неделю, чтобы доказать вам, что…
— Если вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы ходить, дверь там. Воспользуйтесь ей, — он резко оборвал меня, показывая на выход. Кажется, Мэй наградила его недовольным взглядом, потому что он ворчливо добавил: — Но если вам нехорошо… конечно, мы вызовем вам скорую, — его слова скатились в неразборчивое бормотание, настолько ненавистно ему было говорить их, но он едва ли мог допустить, чтобы женщина, которую видели в его кабинете без сознания с задранной юбкой, умерла на территории его заведения. Это же может потребовать бумажной работы.
Дракон в моём животе выбрал этот самый момент, чтобы выдохнуть сноп пламени, и прижав ладонь к животу, я приготовилась к возвращению сокрушительной мигрени и боли сгорания заживо, но она не пришла. Встретившись с ним взглядом, я с тихой свирепой спешкой произнесла:
— Я хороший человек и трудолюбивый сотрудник. Болезнь моей матери — не моя вина и не её вина тоже. Я просто пытаюсь заботиться о ней, пока не лишусь этой привилегии. Вы наймёте меня, и вы дадите мне шанс проявить себя!
— Найми её, Боб, — тихо сказала Мэй. — Мы разберёмся.
«О Боже, со мной точно что-то не так», — в ужасе подумала я, потому что на мгновение мне показалось, что я увидела пламя, тлеющее в его глазах. Потом это исчезло, но его взгляд казался странно остекленевшим, когда он безвыразительно сказал:
— Конечно, мисс Грей. Можете приступить с завтрашнего дня? Утренняя смена?
Мысли «Может, у меня опухоль мозга» и «Вау, Мэй имеет нешуточное влияние на босса» схлёстывались в моей голове. Если у меня правда опухоль, лучше бы она была медленно растущей, чёрт возьми.
— О да, — воскликнула я. — Большое вам спасибо. Я вас не подведу.
Мы оба знали, что подведу. Это лишь вопрос времени. Мэй тоже это знала, и всё же я подозревала, что она тоже когда-то отчаянно нуждалась в протянутой руке помощи. Я надеялась, что она её получила, и что однажды я смогу отплатить ей за доброту.
Взяв сумочку и ключи, я с тёплой улыбкой много раз поблагодарила пожилую женщину и поспешила уйти.
***
К тому моменту, когда я добралась до своей машины — древней Тойоты Королла со 188000 км пробега, изобилием вмятин и отсутствующим крылом — я была в порядке.
По большей части. Я до сих пор чувствовала себя нехарактерно, бешено эмоциональной. Даже при ПМС я становилась лишь слегка раздражительной. Мы, женщины Грей, были уравновешенными, прагматичными натурами; никаких экстравагантных чувств, никаких огненных дракониц в наших животах.
Когда я открыла дверцу и села в машину, раздался беззаботный смех, и я взглянула через ветровое стекло, увидев двух женщин на несколько лет моложе меня. Они выбирались из сверкающего БМВ, который они только что
Я пялилась, пытаясь представить, какие у них жизни. Ни умирающей матери. Ни сокрушительных долгов. Получают образование, развлекаются с друзьями. Свободные. Лёгкие. Практически невесомые; яркие красочные пёрышки, дрейфующие на летнем ветерке, насыщенном изобилием возможностей и бесчисленными вариантами выбора.
Я не могла даже осмыслить мир, в котором они обитали, как не могла слушать счастливую, бездумную попсу, да и смысла в этом всё равно не было. Моя жизнь такая, какая она есть. Я повернула ключ три необходимых для заведения двигателя раза, и когда он с чиханием ожил, у меня зазвонил телефон.
— Это Зои Грей? — спросил мужчина, когда я ответила.
Что-то в тоне его голоса вызвало у меня мурашки на спине; я даже не рявкнула свою типичную фразу «Меня зовут Зо, как слово "но"», что я всегда делала, когда кто-то ошибался в моём имени.
— Да.
— Это Том Харрис из пожарной части Франкф…
— Я знаю, кто вы. Я в прошлом подавала ланч вам и вашей команде, — это было четыре работы назад. — Что случилось?
— Вам нужно приехать домой. Сейчас же.
***
Я нарушала все правила дорожного движения, известные человечеству, нагружала изнемогающий, еле работающий двигатель Тойоты, шмыгала и ныряла между машин с беспечной наглостью.
Том не сказал мне по телефону ничего, помимо того факта, что их вызвали к моему дому по поводу пожара.
На протяжении всей лихорадочной дороги в 67 км я заверяла себя, что это всего лишь небольшой кухонный пожар, который легко нейтрализовать. Поскольку я соврала о наличии страховки арендатора (ладно, ещё я подделала документы, но помните, умирающая мать), чтобы нам разрешили арендовать нынешнее жильё, мне придётся придумывать, как оплатить ремонт. Пока я обдумывала различные способы повысить доход и разобраться с арендодателем (который скоро узнает о пожаре, в нашем городе все со всеми болтали), что-то в глубине меня, в месте пугающе тёмном и неподвижном, знало, что я лишь выгадываю время, минуты и километры, чтобы продолжать притворяться, что мама жива, вынесена на руках пожарного или лежит под одеялами на каталке и ждёт меня. Жизнь продолжится, и не случится больше ничего, что ещё сильнее подорвёт мою хрупкую хватку на надежде или здравомыслии.
На знаке «Стоп» в двух кварталах от нашего дома я едва не сорвалась. Ударила по тормозам и сидела, давясь сдерживаемыми рыданиями, свирепо моргая, пытаясь взять себя в руки, пока другие машины скапливались позади меня и начинали сердито сигналить.
Наконец, я вновь поехала вперёд, но обнаружила, что мою улицу забаррикадировали; её преградили три пожарные машины, и дюжина пожарников стояла усталым, перепачканным сажей полукругом и смотрела через улицу на обугленные останки моего дома. Глазеющие соседи толпились на газонах и качали головами. «Бедняжка Зо Грей, — сказали бы они. — Она никогда не могла похвастаться многим, а теперь у неё нет ничего, вообще ничего». И они почувствовали бы, что их жизнь лучше, ведь так и есть.