Дом одиноких сердец
Шрифт:
Она смотрела на него изумленными глазами.
– Но я решил не сдаваться, – продолжал Степанцев, – поэтому поехал в Москву и нашел лучших детективов, каких только можно было найти. Поэтому они вчера приехали сюда и начали свое расследование.
– Вы за это тоже ответите, – прошипела она, собираясь с силами. – Вы наняли своих молодчиков, чтобы запугать персонал, свалить всю вину на меня, провести свое частное расследование. Но у вас ничего не выйдет. Узнав об убийстве, вы обязаны были сообщить в прокуратуру. А вы этого не сделали. Значит, вы будете отвечать за организацию частного расследования.
– Никакого частного расследования, – улыбнулся Степанцев. –
Клинкевич нахмурилась.
– И еще, – добавил не без торжества Федор Николаевич, – я полагаю, что родным и близким Боровковой мы сообщим о том, почему так спешно состоялись похороны и теперь мы вынуждены пойти на такую варварскую меру, как эксгумация трупа. Полагаю, что в этом тоже обвинят именно вас, уважаемая Светлана Тимофеевна.
– У вас ничего не выйдет, – поднялась она со стула, – я пожалуюсь самому губернатору.
– Хоть президенту, – ласково согласился главный врач. – Убили такого известного человека, а вы не дали нам нормально провести расследование. И сейчас мешаете. Ваш крик слышали все наши сотрудники. Разве так можно, Светлана Тимофеевна? – иезуитски спросил он. – Я думаю, что мы найдем журналистку, которая напечатала первую статью, и опубликуем вторую, которая навсегда закроет вашу карьеру.
– Вы не посмеете. Вы не имеете права, – окончательно запутавшись, сказала Клинкевич.
– Очень даже имею. Давно мечтал об этом. У меня есть к вам конкретное и очень неплохое предложение: напишите заявление. Вам трудно сюда приезжать, все-таки каждый день полтора часа туда и обратно. У вас семья, ребенок, по профессии вы офтальмолог… Не сомневаюсь, что вам найдут хорошее место где-нибудь в глазной больнице; возможно, через некоторое время вы даже станете главным врачом. Только здесь не ваше место, Светлана Тимофеевна; вы же должны понимать, что оно слишком мелко для такой крупной птицы, как вы. Напишите заявление, и я дам вам блестящую характеристику. А ваш муж сумеет вас устроить, в этом я не сомневаюсь.
– Вы интриган и мерзавец, – с чувством произнесла она, – а ваши наймиты всего лишь проходимцы. Пустите меня! – крикнула она Эдгару, стоявшему в проходе, и вышла, громко хлопнув дверью.
– Как вы думаете, она напишет заявление? – спросил Федор Николаевич.
– Обязательно, – сказал Дронго, – зачем ей портить свою карьеру? Между прочим, она вообще не врач, и ей здесь действительно не место.
– Это вы сейчас поняли? – уточнил Степанцев.
– Нет, вчера. Ваши сотрудники знают, что собаки воют всякий раз, когда кто-то в хосписе умирает. Вчера, когда мы с ней встречались, она попрощалась с нами и вышла из здания, усаживаясь в машину. Как раз в этот момент завыли собаки, ведь умерла в своей палате Идрисова. В это трудно поверить, но она не остановила машину и даже не поинтересовалась, что именно здесь произошло. Ведь она и так задержалась из-за приезда гостей. Просто уехала, даже не поинтересовавшись, почему воют собаки. Идрисова умерла, когда она садилась в машину, но Мокрушкину и в голову не пришло ее остановить. Такие врачи не должны здесь работать, – убежденно закончил Дронго.
– Конечно, не должны. Я давно пробиваю на это место Сурена Арамовича. Он прекрасный специалист и чуткий
– Кажется, есть подвижки. Вы действительно отправили письмо в прокуратуру?
– Пока нет, – улыбнулся Степанцев.
– Тогда отправьте. Прямо сегодня. Мы можем потерпеть неудачу, а у вашего заместителя появится такой козырь. Прямо сегодня отправьте это заявление в прокуратуру… Кажется, к вам приехали гости. Две или три машины. Нет, даже четыре. Кто это может быть? – посмотрел в окно Дронго. Несколько мужчин выходили из машин.
– Родственники Идрисовой, – пояснил Степанцев, – пойду к ним. Это тоже моя тяжкая обязанность.
Он поднялся и вышел.
– Зинаида Вутко рассказала мне, что на нее вышел родственник Кристины Желтович, какой-то Арвид, который платил ей деньги за любую информацию о своей родственнице. А в последнее время стал платить деньги и за информацию о Боровковой, – сообщил Дронго своему другу, когда они остались вдвоем. – Самое интересное, что погибшая недавно вызывала нотариуса и этим очень разозлила родственника Кристины Желтович.
– В таком случае нужно найти этого родственника и этого нотариуса, – кивнул Эдгар.
– Родственника мы сегодня найдем, его номер телефона есть у Зинаиды. А вот с нотариусом тебе нужно разобраться осторожно. Здесь фиксируют всех посетителей, кто прибывает в хоспис. Осторожно узнай у Евсеева, кто это был. Какой нотариус, местный или из Санкт-Петербурга? И как его можно найти?
– Все сделаю, – кивнул Эдгар и отправился на поиски завхоза.
Дронго вышел следом. Приехавшие мужчины толпились у дверей хосписа. В здание пустили только супруга умершей, после того как он надел бахилы на обувь и белый халат. Дронго прошел к палате Угрюмова и постучал в дверь. Не услышав ответа, он постучал еще раз. Прислушался. Постучал в третий.
– Чего вы стучите, – услышал он недовольный голос Угрюмова, – могли бы зайти и так.
Дронго открыл дверь и вошел в палату. Угрюмов лежал на кровати, прямо поверх одеяла в своем халате. Голые волосатые ноги были открыты. Он даже не пошевелился при появлении гостя.
– А, это вы, – сказал он равнодушно, – я еще подумал, кто у нас такой назойливый. Все время стучится. Думал, что это наша балерина. Она требует, чтобы никто не входил без стука. Старая дура. Уже до смерти осталось всего ничего, а она все строит из себя мадонну.
– Навыки хорошего поведения никогда и никому не мешали, – возразил Дронго, устраиваясь на стуле, недалеко от кровати Угрюмова.
– Зачем пришли? – недовольно спросил тот. – Что вы хотите от меня узнать? Чего не хватает у вас в Башкирии, что вы решили приехать к нам за передовым опытом?
– Я пришел поговорить с вами, – сказал Дронго. – И перестаньте ерничать. Закройте свои ноги и примите приличное положение.
– Зачем? Какое приличное положение в моем случае? Я ведь не просто больной, я пациент хосписа, – повысил голос Угрюмов. – Вы знаете, чем я болен? У меня рак печени в четвертой стадии. Каждый день мне делают по нескольку уколов и пичкают таблетками. И ничего мне уже не поможет. Все это знают, но делают вид, что меня можно вылечить. На Западе врачи хотя бы честно говорят, что вам осталось месяц или два. А у нас темнят, говорят – вы еще поживете. Шиш с маслом я еще поживу. Посмотрите на мое лицо – я уже давно в китайца желтолицего превратился. И никто мне уже не поможет. Поэтому не нужно говорить о приличиях. Я попал сюда, чтобы сдохнуть. Значит, сдохну. Спасибо моей нефтяной компании – они хотя бы меня сюда направили и алименты за меня сыну моему отправили.