Дом огней
Шрифт:
Майя пожала плечами:
– Я сказала себе: почему бы не воспользоваться обстоятельствами и не покопаться немного в том, чего другие ученые сторонятся, смущаясь или боясь, что их не воспримут всерьез?
– Хитро, – согласился Джербер. – Мой отец так не лукавил: на людях играл роль великолепного синьора Б., а дома был безутешным вдовцом. Но разумеется, истинное лицо, скрытое под маской, открывалось только сыну, – признался он с горечью. – До конца дней его мучил вопрос, почему жену так скоро вырвали из его объятий. И когда я упал с балкона и мое сердце остановилось
– То есть о том, что ты видел там, внизу, – догадалась Майя. – И готова поспорить – тебе тоже не терпелось ответить, что там нет ничего.
– Вот что объединяет нас, – заявил Пьетро с улыбочкой. – Мы оба ненавидели наших родителей.
– И так было всегда? Или ты хоть когда-нибудь, в какой-то миг, все-таки любил его?
Джербер замер – вопрос застал его врасплох.
– После того лета, когда я на короткое время умер, я начал думать, что тьма забрала Дзено вместо меня… Quid pro quo… Знаю, мысль сумасбродная. Но может быть, та же самая мысль заставляла страдать отца. Потому что с тех пор он окончательно от меня отстранился.
– Полагаешь, из страха тебя потерять? Обычно так действует механизм самозащиты: держать на расстоянии тех, кого больше всего любишь.
– Я бы это определил попросту как эгоизм: он не хотел мучиться так же, как после смерти матери, – возразил Джербер. – Помню, на похоронах Дзено…
– На каких таких похоронах? – Майя, разумеется, не могла знать о том, что погребение было фиктивным.
– Через десять лет после исчезновения родные устроили скромную церемонию на кладбище Порте-Санте, – объяснил психолог. – Каждый из присутствующих положил в сундучок что-то в память о Дзено.
Сцена так и стояла у Пьетро перед глазами. Ему исполнился двадцать один год, но в тот день он снова чувствовал себя одиннадцатилетним.
Ишио принес пакетик с фигурками футболистов. Карлетто – деталь из лего. Джованноне – шоколадный батончик «Сольдино». Этторе – пачку жевательной резинки «Тарджет», в форме сигареты. Данте – машинку «Ббураго». Дебора – фотографию всей их компании на пляже.
– Я положил в сундучок вымпел «Фьорентины».
– Зачем ты мне рассказываешь эту историю? – мягко воспротивилась девушка. – Я спросила, помнишь ли ты какой-нибудь момент, когда любил отца. При чем тут похороны Дзено?
Джербер посмотрел ей в глаза:
– Синьор Б. пришел туда вместе со мной и положил в сундучок аудиокассету. Когда я обернулся, чтобы спросить, почему именно аудиозапись, он, глядя в сторону, положил мне руку на плечо. – Пьетро глубоко вздохнул. – То был последний знак отцовской любви. Я уже вырос и не ожидал ничего подобного. Так и стоял неподвижно, будто окаменел. Сердце сильно билось, я боялся, что он заметит и уберет руку. А я не хотел, чтобы эта связь, такая тесная, прервалась… Вот он, момент, когда я любил его больше всего на свете. Через несколько лет он умер.
Воспоминание глубоко взволновало Джербера. Майю оно тоже растрогало; девушка без всякой преамбулы перегнулась через стол, чтобы поцеловать Пьетро. Но тот отстранился.
Молчание,
Джербер решил, что обязан хотя бы частично объяснить такую свою реакцию:
– Несколько лет назад я лечил женщину, единственную взрослую среди моих пациентов. С тех пор я предпочитаю избегать эмоций в отношениях с людьми, так или иначе связанными с моей профессией или со случаями, которыми я занимаюсь. – Он отметил, что одно упоминание о Ханне Холл воспламенило его. – Я отдаю себе отчет, что все произошло потому, что мы оба этого хотели, – продолжил он, имея в виду несостоявшийся поцелуй. – Я сам дал к этому повод, прости меня.
Майя выглядела глубоко разочарованной. Он же чувствовал себя совершенно раздавленным.
– Не переживай, я все понимаю. – Она опустила глаза и снова занялась повязкой.
Впрочем, Джерберу было недосуг углубляться в эту тему. Ночь приближалась, его тревога росла.
36
К полуночи Майя Сало заснула, положив голову на дубовый стол. А Джербер изнывал от нетерпения. Ожидание изнуряло его.
Он поднялся на верхний этаж посмотреть, как там Эва: та спала в своей кровати спокойно и безмятежно, как в ту ночь, когда стеклянный шар сам упал с полки. У белокурой девочки сильная аура, сказал себе гипнотизер. Она обладает загадочной силой, которая делает ее единственной в своем роде.
Как Ханну Холл.
Мысль явилась нежданно-негаданно. Но по зрелом размышлении он решил, что сравнение не такое уж и рискованное. Обе производили на Джербера странное впечатление. Джербер должен был признать, что опасается Эвы, как раньше – Ханны, хотя и уверял девочку в обратном. Единственная разница заключалась в том, что к взрослой пациентке он испытывал влечение. Нечто, не связанное ни с сексом, ни с телесной прелестью. Скорее, темный магнетизм, присущий тем, кто явился из другого измерения, чтобы завлекать смертных.
Несколько лет у доктора не было вестей от Ханны, но женщина до сих пор сохранила над ним власть.
Поэтому Джербер по-прежнему то и дело видел ее и даже нанял частного сыщика – подтвердить, что клиент не сошел с ума. Смешно признаться, но доктор был убежден: если бы он поцеловал Майю, то, открыв глаза, увидел бы в кухне Ханну.
Оставив спящую Эву, он закрыл дверь и обернулся к темноте, подстерегавшей за плечами. Я никогда не бывал здесь ночью, подумал Пьетро.
Некий зов исходил из глубин дома. Невидимый сигнал, внятный только разуму. Трудно сказать, в самом ли деле его посылал призрачный мальчик, или психолог вновь стал жертвой внушения.
Но что-то тут явно было.
Он решил исследовать старинное здание. Его шаги гулко отдавались в комнатах, в нетопленом доме дыхание застывало облачками пара. Белые простыни, покрывавшие мебель, походили на саваны. Все, казалось, дремлет в этой полумгле.
Унылые следы угасшего мира.
Прислушавшись, можно было уловить голоса людей, собиравшихся в этих стенах на протяжении веков. Музыка, праздники, смех. Но также крики и плач. Однако осталась одна тишина, и она опускалась на все, словно пыль.