Дом огней

Карризи Донато

Майя едва не взорвалась. Джербер опередил ее.

– Вы все слышали, верно? – вопросил он обвиняющим тоном.

Та кивнула.

Психолог обычно не выносил людей, всюду сующих свой нос, и обошелся бы с женщиной еще жестче, но смятение Ваннини было настолько очевидным, что это остановило его.

– Если вы любите девочку, никому не рассказывайте о том, что сейчас услышали, – велел он, показывая на верхний этаж. – Даже вашему мужу.

Но по выражению лица домоправительницы, по восковой бледности, покрывшей

его, Джербер понял, что речь не о том.

– Вы еще не видели Эву сегодня утром, правда? – спросила женщина, чуть ли не заикаясь.

– Мы вместе позавтракали, потом я отправила ее переодеться и собиралась подняться сейчас, чтобы позаниматься с ней математикой, – ответила Майя, уже начав волноваться. – А в чем дело?

Речь шла о том, что прозвучало в их разговоре с девушкой, предположил Джербер. Очевидно, перед тем как подслушивать, Ваннини случайно увидела нечто такое, что в свете ими сказанного теперь ее ужасало.

29

Эва сидела, скрестив ноги, на персидском ковре и расчесывала волосы кукле. Невозмутимая, как всегда.

Взглянув на нее, Майя застыла: с губ ее готов был сорваться вопрос. Поэтому Джербер поспешил опередить ее.

Ибо в данный момент было не важно, откуда Эва взяла платье принцессы, в которое была одета.

Наоборот, они не должны были придавать этому значения. И девочка должна была почувствовать их безразличие, иначе они позволили бы ей приобрести над собой новую власть.

Когда дети пытаются привлечь внимание взрослых, те всегда остаются в проигрыше, учил синьор Б.

Тем не менее при взгляде на это платье перехватывало дыхание. Пожелтевшая кисейная юбочка, обрывки атласа, пуговички на корсаже, тронутые ржавчиной. Казалось, это платьице явилось из могилы.

– Добрый день, – поздоровался психолог как ни в чем не бывало. – Вчера мы с тобой не виделись, попробуем сегодня наверстать.

Девочка не шелохнулась, как будто его и не было в комнате.

Джербер повернулся к Майе, делая вид, будто хочет проводить ее до двери.

– Ты видел? – спросила та вполголоса, потрясенная.

Психолог успокоил ее:

– Платье не могло таинственным образом возникнуть из истории Эвы. Девчонка нарочно его туда вставила.

– Но я никогда не видела его в доме, – возразила Майя.

– Это означает одно: Эва отлично умеет прятать вещи, – воззвал Джербер к здравому смыслу студентки. – А теперь ступай, я сам разберусь.

Закусив губу, Майя бросила на девочку прощальный взгляд и вышла из комнаты.

Пьетро Джербер снял плащ и вернулся к маленькой пациентке.

– Что ты делаешь? – спросил он будто невзначай: никогда нельзя допытываться, во что дети играют. Синьор Б. говорил, что для детей игра и реальность – одно и то

же и никогда не следует их разграничивать.

– Мы готовимся к большому балу, – объяснила Эва, продолжая причесывать куклу. – Нам надо быть красивыми.

– Прекрасный повод, – заметил он.

– Да, – тут же отозвалась девочка.

– Жаль, у меня неподходящий костюм, – посетовал Джербер, указывая на свой джемпер.

– Все равно можешь прийти, если хочешь.

– Спасибо, но я не получал приглашения.

– Я принцесса, кого хочу, того и приглашаю.

Принцесса-призрак, подумал он. Но если Эва стремилась вызвать какую-то его реакцию на то, как она одета, ему следовало по-прежнему не обращать внимания на платье.

– Ты не принцесса, – заявил он.

Девочка растерялась.

Но Джербер продолжал:

– Ты королева.

Эва расстроилась, взгляд затуманился.

А он-то думал, что делает комплимент.

– Что-то не так? – спросил он робко и покаянно.

– Он говорил, что я – его королева.

Психолог не понял, кого она имеет в виду.

– Кто тебе это говорил?

– Мой папа, – призналась Эва. – Но он больше не приходит меня навещать.

До этой минуты Эва ни разу не упоминала об отце.

– Ты скучаешь?

Девочка кивнула и убежденно проговорила:

– Он на небесах.

Этого Джербер не ожидал. Сама Эва никак не могла сделать такой вывод. Кто-то ей это внушил. Мать, чтобы скрыть тот факт, что отец решил исчезнуть из жизни дочери? Но почему не придумать что-то менее категоричное? Под такой ложью кроется обида, это очевидно. Но Эва наконец-то раскрылась перед ним. И Джербер не хотел упустить случай, боясь, что другого не представится.

– Кроме того, что он звал тебя королевой, что еще ты помнишь о папе? – спросил он.

– От него хорошо пахло, – вспомнила девочка. – И он мне много всего рассказывал. Мне нравилось его слушать.

– Что он тебе рассказывал?

– Истории о королях, рыцарях и замках. Старые истории.

– И что еще ты о нем знаешь?

– Он любил сладости, особенно карамельки: просто не мог устоять… Он меня научил считать до десяти, а еще читать некоторые слова… А еще я сидела у него на коленях, и мы вместе слушали оперу по радио, и он подпевал…

Откровения Эвы опровергали версию Беатриче, согласно которой муж оставил семью, когда девочка еще не умела разговаривать.

А ее было не остановить. Казалось, будто в ее памяти открылась брешь и воспоминания хлынули, как чистая вода из родника.

– И вы никогда не выходили из дому, чтобы вместе сделать что-то особенное? – спросил Джербер наудачу, уверенный, что ответ может таить в себе неожиданность.

Девочка застыла. Потом, будто кто-то велел ей умолкнуть, повернулась к креслу с подлокотниками, стоящему возле белого шкафа.