Дом проблем
Шрифт:
— И что со мной будет?
— Ну, — не глядя на него и продолжая писать, — не знаю, на счастье или на горе, но ныне не 37-й год, а вот подлечить вас надо основательно.
— Что это значит?
— Это значит — вам во благо. Так сказать, «психушка». Слышали?
— Что?! — вспыхнул Мастаев. Видимо, мгновение он еще соображал, а потом резко вскочил, смял листок, на котором писал мужчина. Здоровяк от двери бросился было к нему, но Ваха как-то ловко вывернулся и уже выскочил в коридор, а там еще двое с дубинками.
— Вот видите, вам лечение просто необходимо, — продолжал очкарик, после того как связанному
— Э-э-э, — лишь промычать смог Мастаев.
— Не-не, к тебе в психушку не положим, — улыбается мужчина. — Тебе жирно будет. Мы ей найдем занятие по душе и по телу, так сказать, — он слащаво ухмыльнулся и еще что-то говорил, однако более Ваха уже не слышал, все поплыло, и мрак.
Сквозь болезненный, как кошмар, тяжелый сон Мастаев чувствовал, как зажегся свет и звучал «Интернационал», то же самое он ощутил на рассвете, когда, как ему показалось, уже ревел Гимн СССР. Он думал, что уже в психушке, а оказывается, еще в своей комнате, и вроде тот же мужчина в очках, да не тот, нет в его движениях уверенности, лицо посерело в какой-то злобе. Он всех, прежде всего Мастаева, словно бы торопил, посматривал на часы, но команды никакой не давал. И тут вдруг прямо среди дня включился свет, по радио приятная, легкая музыка, и из кранов в ванной с напором побежала вода. И в это время по радио: «Внимание! Экстренное сообщение ТАСС». Мужчина в очках сдернул со стены приемник, раскрыл окно, с отвращением бросил на улицу и только окно прикрыл, как из-за стены донесся тот же голос: «Указ Президента РСФСР: 1. Академию Общественных наук при ЦК КПСС упразднить и на ее базе создать Академию Государственной службы при Президенте России. 2. Политзадержанных освободить. Немедленно».
В комнате наступила тягостная пауза. Неожиданно Мастаев захохотал и странным голосом выдал:
— Умру — все вы погибнете, империалисты вас задушат!
— Во, смотри, — встрепенулся очкарик, — он действительно больной — что он несет?
— Так это не я, — все так же задорен Ваха, — это слова Сталина, которого процитировал Хрущев на осеннем Пленуме ЦК 1962 года. Ха-ха, вы-то не читаете классиков.
— Не читаю, — злобно подтвердил очкарик, — и без того ясно, — державу разваливают, суки-и! — он кулаком ударил по столу и, ткнув пальцем в Мастаева: — Но тебя за «карканье» я в психушку засадить успею, вставай, — он хотел схватить Мастаева, а за стеной шум, шаги и голос Деревяко.
— Мастаев, ура! Тебе за диплом отлично поставили. А Президент России — премию и медаль!
— Гражданка Деревяко! — заорал очкарик. — Хотел вас пощадить. А надо по-ленински, всех, быстро в дурдом. Заберите и ее.
Охранники и выйти из комнаты не успели, как вошло несколько преподавателей и с ними Кныш.
— Слушатель Мастаев, — торжественно объявляет один лектор. — У вас превосходная дипломная.
— Я думаю, надо чуть доработать и это кандидатская диссертация, — другой.
— Его надо оставить у нас преподавать, —
— Нет-нет, — запротестовал Кныш, — он в Грозном нужнее.
— Коммунисты! Что вы несете?! — наконец, словно очнулся очкарик.
В наступившей паузе все с удивлением глянули на него, а первый лектор спросил:
— Вы не в курсе событий?
— Долгожданных событий!
— Россия восстает из небытия!
— Вы о чем, товарищи?! — не может понять очкарик.
— Ну, видать, не в курсе. Так вот. Отныне наше учреждение — «Академия госслужбы при Президенте России». А дипломная Мастаева — первая и лучшая за всю историю академии, и Президент России это отметил. Господин Мастаев, вас ждут в ректорате, — первый лектор уважительно пожал Вахе руку. — Поздравляю.
Даже по прошествии нескольких дней Ваха не мог понять, были пережитые потрясения сном или явью, как следом торжественное вручение дипломов, его хвалят более всех. Тут же в зале мило беседуют руководитель его республики и генерал-земляк. К таким важным людям в Грозном ему не подойти, он и здесь не смел к ним приблизиться. И вот момент: он подошел, поздоровался по-чеченски. Ну как его не знать — лучший выпускник курса, которого сам Президент России уже отметил. И в это время объявление:
— Строимся, строимся все для коллективного фото.
Мастаев вежливо взял под руку руководителя и генерала, подвел их к группе, сам стал почти в центре. Перед Вахой сидит Кныш, сзади на стул взобралась Деревяко. Фотограф несколько раз щелкал.
На следующий день Мастаев улетал, получив накануне обещанную фотографию курса. Смотрит — глазам не верит — все на фото есть: и он, и Деревяко, а вот Кныша, руководителя республики и генерала-земляка, что стояли рядом, на фото нет, словно их никогда и не было.
— Да, я действительно должен лечиться, — с ужасом подумал Мастаев, и в это время ему кто-то вручил письмо.
15.12.1990 г. «Мастаеву В. Г., тов. Мастаев! К Вам в Грозный, кстати, вместе с Вами, в «Образцовый дом» едет наш выпускник Деревяко Г. Учеба у нее была каторжная, измаялась. Прошу Вас уделить ей всяческое внимание (и побольше). Пусть отдохнет, подлечится, подкормится. С комприветом!
P.S. Если возникнут вопросы или проблемы, см. дипломную Мастаева, с. 164, док. № 39».
«…Это шутка, либо сон», — мучился Ваха. В аэропорту никакой Деревяко нет, и в автобусе, что подвез их к трапу, тоже. С огромным облегчением Ваха плюхнулся на свое место, пристегнувшись, закрыл глаза, над ухом знакомый голосок:
— А ты что, уже меня не узнаешь? Мастаев, проснись.
Зная, что Деревяко не в меру болтлива, Мастаев ожидал на весь путь речей, оказалось, она, действительно, устала, сразу же заснула. А вот Вахе уже не спалось — дома скажут — невесту из Москвы привез. Конечно, никто ему не прикажет на Деревяко жениться, хотя после пережитого в Академии он ничему не удивится. Да это все впереди, а Деревяко — гость, и надобно все на уровне, а у него не то что на такси, даже на автобус с трудом наскреб. Он так мечтал оказаться в родном аэропорту, а это вылилось в страдание; и Мастаев уже звал Галину к остановке, да она сама поманила его — прямо у входа стоит черная «Волга».