Дом с закрытыми ставнями
Шрифт:
Я увидел на яру Сашку Тарасова. Он что–то кричал, махая руками.
Чего это он? Может, что случилось? — встревожился дядя Савелий.
Может, плотину прорвало? — крикнул Филька.
Мужики повтыкали багры в бревна, побежали по
ним к берегу. А Сашка кубарем слетел к речке и несся навстречу сплавщикам.
Что–то плохое случилось, — проговорил Маркел.
И тут все услышали Сашку:
Пожар, пожар! У дядя Фильки дом горит! — орал он.
Мужики снова схватили багры и бросились к поселку.
Мой–то дом возле Фильки стоит! — вскричал
Филька! Пошто рот–то разинул, ведь твой дом горит! — закричала какая–то тетка.
Филька оторопело смотрел на убегающую толпу.
Стой? Куда все–то?! Назад! — завопил дядя Савелий. — Кому затор оставили? Назад!
Но мужики не слушали его, бежали спасать свои дома. Весь поселок может дотла выгореть!
А у плотины вода не ждет. Ревет, клокочет. Того и гляди беда стрясется.
Стойте, черти! — орал Савелий. — Бревна не растащим — без куска хлеба останемся! На пожар и десяти человек хватит! Стой! Останутся ваши дома невредимые. Ветра–то нет! — Дядя Савелий бросился к груде котомок, схватил там берданку, зачем–то принесенную им, и выстрелил в воздух. Выстрел ахнул раскатисто и гулко.
Часть мужиков опомнилась, вернулась.
А Филька все стоял на одном месте, хотя Фрося уже убежала.
А ты, Филька, беги! — распорядился дядя Савелий.
А! Мне спасать нечего, — махнул тот рукой. — Долго ли такую развалюху снова построить! — И вдруг встрепенулся, закричал вслед бегущим: — Гармонь не забудьте вытащить! Гармонь!
Вот такой забубенной головушкой был Филька.
Я тоже побежал в поселок…
Мужики ведрами носили воду, растаскивали забор, обливали соседние дома. Филькина избенка пылала костром. Скоро от нее остались одни дымящиеся головешки…
Я ушел домой. У калитки на лавочке сидел дед и бубнил себе под нос:
Вот посмейтесь–ка теперь, посмейтесь…
К вечеру вода сокрушила плотину. Высокий вал прокатился до затора, ударил по нему и разворотил его. По левому отлогому берегу хлынувшая вода вымыла с корнями травы, а на правом уничтожила все огороды. Бабы ревели, зло ругались мужики…
ВАНЮШКА
Я открыл глаза и сквозь щели в крыше сеновала увидел голубизну неба.
Подъем, мужики! — кричал дядя Савелий, стуча палкой по воротам изб. — Отдохнули, и будет. Сегодня нужно реку перекрыть. Мы с лесхозовскими ребятами уже трактора и машины пригнали, копер приволокли, быки загонять. Все готово!
Я выбежал на улицу. Из изб выходили мужики, щурились на солнце, зевали, потягивались. За дядей Савелием шло человек двадцать.
Дня за четыре мост сделаем. С участков народ собрали, работа кипеть должна, — говорил он. — Главное, что технику достали, бетон завезли.
Мужики ушли к плотине. Мальчишки носились по улице. Теперь будет на что поглазеть. Такое в поселке не часто бывает.
Глядите! Бактист вышел! — закричали во все горло мальчишки, и в меня полетели камни. Не люби–80 ли меня мальчишки, и я всегда уходил играть на окраину, где меня не знали.
Я набил камнями карманы.
Косой
Не знаю.
А ты сколько псалмов выучил? — Сашка нарочно задел меня плечом, чтобы подраться.
Чего ты привязался? То заступаешься, то дерешься!
Сашка было замахнулся на меня, но тут появился Ванюшка.
Не приставай к нему, он же меньше тебя! Айда лучше в лес, там пеньки рвут.
Ребята прозвали Ванюшку «Косым».
Случилось это четыре года назад… Морозы тогда стояли крепкие. Однажды дед с отцом уехали в поле за сеном. Проводив их, мать собралась в магазин.
Закрой дверь, а то ненароком зайдет кто из чужих, — распорядилась мать.
Вскочив за ней босиком и в одной рубахе, Ванюшка закрыл сенки на крючок и бросился в дом, но дверь у нас закрывалась так туго, что он не смог отворить ее. Он стал кричать мне. Я толкал дверь плечом, пинал ее ногами, но тоже не смог открыть. Сбегать к соседям Ванюшка побоялся: а вдруг заберутся воры и убьют нас? Он отыскал попону, лег на ящик, укрылся ею и заснул…
Мне было страшно одному, и я заплакал. А потом задремал и очнулся от говора и топота. Мать и соседи втащили окоченевшего Ванюшку, положили его на кровать и принялись растирать его водкой и снегом. Мать молилась в углу, прося бога, чтоб он оставил Ванюшку в живых.
Ванюшка выздоровел, но почему–то глаза его стали косить. По–разному жили мы. Я учился тогда в четвертом классе, а Ванюшка — в шестом. Мне приходилось чуть ли не каждый день читать Библию, а Ванюшка был от этого избавлен. Он целые дни носился с приятелями, разорял птичьи гнезда, дразнил деревенских собак, играл в бабки и чику. Вечером заявлялся грязный, оборванный.
Мать сердито кричала:
Опять ты, изверг, штаны ухлопал! И до каких пор ты будешь издеваться надо мной?
Я–то над вами не издеваюсь. А вот вы надо мной и Павлушкой издеваетесь!
Что, что? Как ты смеешь так говорить с матерью? Вот я отцу скажу, он тебе покажет!
А я в поселковый Совет пойду, да дяде Савелию расскажу, как вы меня и Павлушку молиться заставляете. И еще в школе скажу. Вот тогда увидите, — грозил Ванюшка.
Ах ты, бессовестный! — кричала мать, но я чувствовал, что она побаивается — а вдруг Ванюшка в самом деле пожалуется дяде Савелию и в школу. После того, как приходили к нам домой депутаты поселкового Совета и учителя и долго о чем–то беседовали с родителями, те на какое–то время становились мягче, меньше заставляли нас молиться и читать вслух Библию.
«Все–таки, — думал я, — дядя Савелий — сильный, если даже мой отец побаивается его».
А Ванюшка, как ни в чем не бывало, после сердитых слов матери снова приходил таким же оборванным и грязным. Я завидовал ему, но у меня не хватало решимости так же твердо, как Ванюшка, держаться с родителями. Они это чувствовали и вымещали всю злобу на мне одном…
РЫБАЛКА
Меня разбудило какое–то бряканье в кухне. Потом что–то загремело там, упало. Я оделся и съехал по перилам вниз.