Дом с золотыми ставнями
Шрифт:
Ручаюсь, он бы дал себя бить плетьми, лишь бы вернуть назад свои мужские достоинства. Но зная его, я сомневаюсь – стоит ли ему их возвращать.
– Но, сеньора, он ваш муж.
– Муж? Только по названию. Мною как женщиной он все равно пренебрегает. Он, пожалуй, возьмется еще за старое, а как спокойно пошла жизнь! Не болит голова о том, в какую еще историю попадет великовозрастный повеса, в хозяйстве появились лишние деньги – ума не приложу, куда можно было девать такую уйму песо? Своим беспутством он отвадил от дома всех друзей. Видит бог: не было
Я прихлебывала из чашки, чтобы не улыбнуться. Спектакль шел как по нотам.
– Сеньора, он не будет больше ничего такого делать. Хотите, спросите его самого.
– Он сейчас пообещает все, что угодно.
– Он выполнит все, что пообещает.
– Ты за него ручаешься? Я бы не поручилась. Муженек, слышишь? Ты будешь паинькой?
– Мне просто ничего больше не остается, – вымолвил дон Фернандо скучным голосом. Я видела, чего ему это стоило!
– Ну вот и славно, – заметила донья Белен. – Перейдем к главному.
Ультиматум был краток. Соблюдать благопристойность, исполнять супружеский долг, предать анафеме карты.
– Тебя устраивает это, дорогой?
– Назовите мне хоть одного мужчину, которого это устроило бы, – проворчал дон Фернандо, – и я с удовольствием поменялся бы с ним местами… Беда в том, что мое нынешнее положение устраивает меня еще меньше, и выбирать не приходится. Я понял так, что… что несоблюдение какого-нибудь пункта договора ведет к тому, что меня вернут в мое теперешнее состояние?
Он запинался на каждом слове, и видно было, с каким трудом они – каждое! – ему даются.
– Это зависит от вас, сеньор.
Тот перевел дух и собрался с мыслями.
– И ты… я полагаю, ты выйдешь замуж за своего… за конюшего немедленно, как только он вернется?
– По всей видимости, сеньор, так оно и будет.
– Но… э… как же тогда буду я?
Я была готова убить этого эгоиста и себялюбца. Донья Белен смотрела в какую-то точку в потолке.
– У вас есть жена, сеньор, которая вас любит, несмотря ни на что.
– Конечно, мне придется принять ваши условия, поскольку вы не оставили мне ничего другого. Признаюсь, я мало уделял внимания жене, и больше такого не будет.
Но ведь я мужчина, хоть вы и сделали из меня посмешище! Вы не имели права так со мной поступать. Сандра… Переменились обстоятельства, теперь все наоборот и я в твоей власти, но ты мне нужна по-прежнему. Супружеский долг – это понятно, это обязанность, но ты… но с тобой… Я люблю тебя всей душой, разве ты этого не понимаешь? Ты будешь уделять мне хотя бы немного внимания?
Донья Белен, замерев неподвижно, по-прежнему смотрела в потолок.
– Я все понимаю, сеньор! У меня тоже недавно было так – один по отбыванию рабской повинности, другой любимый от всей души. Разве вышло из этого что-то хорошее? Почему вы думаете, что ваши чувства надо уважать, а чувства остальных не обязательно? Вы обидели и свою жену, и меня… может, вы просто не знали, что опасно вызвать гнев женщины, чей род идет от самого Шанго и насчитывает
– Набралась непристойности от моей жены?
– Нет, от вашей плетки. Что касается жены – вам бы не худо было попросить у нее прощения. Оцените ее по достоинству, и я уверена, что жизнь не будет вам казаться такой скверной штукой.
Разговор был окончен. Никто, кроме нас троих, не знал, что было сказано, но каким-то непостижимым образом все догадались, что сеньору пришлось уступить "чертовым бабам".
В доме стало спокойнее. Сеньора перестала язвить мужа колкостями и насмешками, подчеркнутая вежливость стала переходить в некоторое подобие дружелюбия, сперва натянуто, потом выглядевшего все более естественным. Супруги все больше времени проводили вместе и находили все больше общих тем для разговора, хоть это было и нелегко после стольких лет отчуждения. Сеньор был грустен и задумчив, ловил меня взглядом и ждал.
Он наконец дождался, когда дождливой ночью я в бата на голое тело проскользнула в его спальню. Действие травы на мужчину давно кончилось: его требовалось только снова убедить в своих силах, а для этого обращаться с ним как можно ласковее и нежнее. Это дорого мне стоило, но таков был уговор, его не выполнить было нельзя.
Через несколько дней дон Фернандо из своей холостяцкой спальни переселился в спальню супруги.
Воцарение семейного мира совпало с праздником рождества и было отмечено шумно и с размахом. Полевым рабочим дали отдых на несколько дней, устроили праздники с раздачей подарков. Меня господа взяли с собой на рождественское богослужение.
Дома ждал торжественный ужин, и для хозяев, и для слуг. "Сандра, – говорила сеньора, – что тебе не терпится, ты словно на иголках сидишь? За три мили слышишь запах быка на вертеле?" Ах, причина была в другом! Когда коляска сворачивала с большой дороги на ответвление, ведущее в усадьбу, из-за поворота вдруг вымахнул крепкой рысью огромный вороной с огромным всадником в седле.
Увидев коляску, всадник погнал коня в галоп, и вскоре все увидели, что это не кто иной, как более двух месяцев отсутствовавший конюший.
Глава четвертая
– Выходит, я удрал и спрятался за твою спину, – сказал Гром. От стыда он глаз не поднимал, пока я рассказывала ему все, что произошло – а произошло ох сколько!
– Слава богу – ответила я. – Не то ты наделал бы глупостей, и вышло бы куда хуже, попытайся ты встать поперек. Больше ли радости мне доставило бы видеть тебя убитым или изуродованным?
– Я чувствую себя последним трусом и свиньей.