Дом с золотыми ставнями
Шрифт:
Я ушла с ощущением, что сказано было не все. Нет, конечно, интрига двигалась не только силой общественного порицания. Для чего тогда эти фокусы с одеванием, стремление уязвить? Тут было пребольно задето женское самолюбие.
С этим злосчастным мешком я устроилась на задней веранде первого этажа. Как раз с этой стороны просвечивало сквозь вьюнки низкое солнце. Я выкладывала вещи на сверкавший чистотой каменный пол и разбирала, что к чему.
Вдруг прямо перед глазами у меня выросли две ноги в щегольских
Я сидела, закрыв рот, и он тоже долго молчал, глядя, как я работаю. Наконец спросил:
– Сандрита, тебе действительно все это нравится?
– Чудные вещи, сеньор, – отвечала я, не поднимая глаз. – Слишком хорошие для меня.
– Для тебя ничто не может быть слишком хорошо, – ответил он. – Я давно не видел среди черных девчонок таких плутовок… таких отважных и хитрых плутовок.
Ты можешь делать с этим все, что захочешь.
– С вашего позволения, я подарю кое-что Ирме… и Саломе.
Не видя его лица, почувствовала, как он поморщился. Королевский подарок не оценили – ах, как это было кабальеро не по шерсти. Кабальеро был чем-то смущен и задет, но дело было не только в пренебрежении подарку. Он еще что-то хотел сказать и собирался с духом, и это так было не похоже на самоуверенного мужчину, недавно без капли сомнения затащившего меня на свой диван!
– Ты обиделась на мою жену?
– С какой стати? Она не со зла, а от обиды сердита.
– Она злится, кажется, больше на меня, чем на тебя. Она наговорила мне кучу обидных вещей. Как ты думаешь, она права?
– Мое ли дело это разбирать?
– Каким-то странным образом ты сумела ее умаслить… А разве ты не являешься яблоком раздора?
– Я не хотела им быть, сеньор.
– Она сказала, что я тебе противен и ты мне не отказываешь только потому, что я хозяин.
Я смолчала.
– Отвечай же! Ты сказала это жене, чтобы остудить ее ревность, или это на самом деле так?
Я отложила ножницы и стала глядеть куда-то вбок. Там за сеткой плюща убегали вдаль апельсиновые рощи, а за ними струилось раскаленное марево над холмами Мадруга Колисео. Там, в глубине холмов, паслись рыжие кони, и где-то там… Нет, об этом лучше не думать.
– Вы не спросили меня, когда положили в свою постель, и не спросите, когда прогоните. Зачем вам что-то знать? Я делаю все, что вы скажете – разве мало?
И посмотрела на него. Он был готов меня съесть глазами. Как будто ему плюнули в лицо или показали кукиш: вот она я, шесть футов роста, и все, что при этом – твое, а душу – поди возьми! Он не настолько был глуп, чтобы не понять: битьем тут ничего не добьешься.
– Значит,
– Выбирают ровню, сеньор, – а какая я вам ровня?
– Милая, в постели все равны.
– Постель – на час, а сутках их двадцать четыре.
– Многие темнокожие женщины счастливы быть подругами белых мужчин.
– Наверно, так оно и есть.
– Разве ты не можешь меня полюбить? Разве я зол, жесток или скуп?
– Вы прекрасный хозяин, сеньор.
Он молчал, но я хорошо различала его внутреннее рычание. Дон Фернандо сердился.
– Послушай, а если я дам тебе вольную?
Так и впился в меня глазами.
– Вы этого не сделали и не сделаете, сеньор.
– Почему ты так думаешь?
На этот раз промолчала я. Я хотела сказать "Я не думаю, я знаю".
– Ты смогла бы полюбить меня, Сандра? Ты умнее, чем хочешь казаться. Ты меня очаровала. Я от тебя без ума, и ты это знаешь. Я терплю из-за этого в доме сущий ад. Ты могла бы меня полюбить не потому, что я хороший хозяин, а потому, что я влюбленный в тебя мужчина?
– Чтобы ревнивая сеньора меня замучила.
– Я буду оберегать тебя.
– Но кто будет оберегать от нее вас? Прискучив постоянными скандалами, вы охладеете ко мне и найдете другую. А мне придется поплакать.
– Ты подозреваешь меня в легкомыслии и боишься полюбить из страха, что я тебя оставлю?
– Сейчас у вас в мыслях нет ничего похожего. Но пройдет время, вы мною наиграетесь. Так всегда бывает.
– Разве я такой же, как прочие? Разве я не могу быть верным другом?
– Я не знаю вас хорошо, сеньор, но судя по тому, что слышу и вижу, не могу думать, что утешу вас надолго.
– А если я докажу тебе, что это не так?
Я опустила глаза, словно опять занялась шитьем. Это было крушение основ жизни кабальеро: добиваться душевного расположения черной рабыни! Похоже, я угадала, он уже зависел от меня больше, чем можно было предположить с самого начала. Если бы только это мне было для чего-нибудь нужно!
– Я завоюю тебя, моя африканская принцесса! – сказал он, поднимаясь с качалки и уходя. Но через несколько шагов повернулся на каблуках и произнес внушительно:
– Однако о конюшем Факундо я слышать не хочу ничего.
Хозяйке я все рассказала в тот же вечер.
Донья Белен слушала, устало покачивая головой.
– О, кровь господня! Я знала, что он дурак, но не знала, что настолько, и что дело так безнадежно.
Я деликатно промолчала.
– Он дурак не потому, что влюблен по уши. С кем не бывает, и с ним не впервые… хотя, кажется, впервые он заходит так далеко в глупостях. Он дурак потому, что совсем не знает людей и, самое главное, знать не хочет.