Дом солдатской славы
Шрифт:
Мстя за трехдневные неудачи, враг обрушил на наш дом шквал артиллерийского, минометного и пулеметного огня. Он, казалось, хотел стереть с лица земли это здание, сковавшее его боевые операции в районе площади имени 9 Января. Мины и снаряды рвались у стен, залетали на чердак и в комнаты верхнего этажа. Мы засекали вражеские огневые точки и били по ним из ПТР. За этот день нам удалось подавить два минометных расчета и уничтожить четыре пулеметные точки. Какой-то отчаянный фашист хотел подвезти снаряды к орудию, стоявшему за углом «молочного дома». Его повозка загорелась от
В этот день противник повторить атаку не осмелился.
— Мабудь, душенька успокоилась, натанцювалась за три дня, — смеялся вечером Глушенко.
— Опомнится — опять пойдет, — возразил Черноголов. — Завтра опять придется поработать.
— Что ж, профессия наша такая — фрицев бить, — откликнулся Рамазанов. — У всех нас профессия такая. А кончится война — выбирай любую по вкусу, Я, к примеру, если жив останусь, опять молот в руки возьму.
Иващенко, Хант и Мурзаев до поздней ночи подносили из мельницы патроны и гранаты. Боеприпасами мы теперь были обеспечены. Мне сообщили, что командир батальона все время наблюдал с мельницы за боем, который мы вели. Когда обстановка стала тревожной, он попросил вызвать с левого берега огонь по нашему участку.
Подходили к концу подземные работы еще для двух огневых точек — для станкового пулемета и ПТР. На очереди был третий ход сообщения, который должен был соединить дом с колодцем подземного хозяйства города, расположенным в десяти метрах с южной стороны.
В один из таких дней Воронов обнаружил на четвертом этаже убитого танкиста. Фамилию его так и не установили: документов при нем не оказалось. Похоронили его в одном из отсеков западного подвала.
Теперь, когда боеприпасов у нас было вдоволь, мы получили возможность завязывать с фашистами огневые поединки, в которых наши бойцы не давали спуску врагу. В этих поединках противотанковые ружья были нашим основным средством подавления огневых точек противника.
Делали обычно так. Павлов, Воронов или я открывали огонь из автоматов. Противник поддавался на провокацию и отвечал. А Рамазанов в это время засекал его огневые точки и бил по ним из ПТР.
Результаты не замедлили сказаться. Гитлеровцы теперь стали бояться вести огонь по дому с позиций, которые были нам видны. Фашисты перестали появляться на открытых местах, наш огонь заставлял их прижиматься к земле.
Бои затихали, и мы могли, наконец, заняться жильцами нашего дома. Непрерывные бои вконец изводили мирных граждан, особенно женщин и детей. К тому же давно наступил октябрь, и по Волге плыли какие-то свинцовые круги, предвещая скорый ледостав.
Эвакуация мирных жителей
В жизни гарнизона было свое однообразие: днем мы отражали атаки, выискивали и уничтожали вражеские огневые точки, ночью продолжали укреплять свои огневые позиции. Это однообразие было нарушено происшествием.
Рамазанов заметил неизвестного человека в штатской одежде. Он появился из-за «молочного дома» и направился в нашу сторону. Рамазанов доложил об этом Павлову, и они оба стали наблюдать за странной
Человек шел мимо нашего дома. Когда Павлов окликнул его из подъезда, он пытался скрыться за угол.
— Стой, стрелять буду! — крикнул сержант, и угроза подействовала.
Задержанного привели ко мне в центральный подвал. Это был человек лет сорока, роста ниже среднего. Лицо заросло рыжеватой бородой. Одет он был в старое мужское полупальто серого цвета, на ногах — поношенные яловые сапоги армейского образца. Когда его ввели в подвал, он быстрыми глазами обвел помещение и остановил свой взгляд на керосиновой лампе.
Воронов и Павлов тщательно обыскали подозрительного и подали мне паспорт, записную книжку и перочинный нож с одним большим лезвием.
— Откуда? — спросил я.
— К сестре иду за Царицу, а ваши ребята задержали…
— Так вам надо было идти на юг, а вы к Волге направляетесь.
Человек промолчал. Я стал рассматривать его паспорт и обнаружил, что линии печати на фотокарточке и на правой странице не совпадают. Сомнений не оставалось: передо мной «липа», причем «липа» грубой работы, Не подав виду, что заметил подделку, отложил паспорт в сторону и взял записную книжку. Там оказалось несколько сталинградских адресов, а на одной странице — надпись: «Привет Светлому Яру и сестре Царице».
Было ясно: это враг. С каким заданием послан в наше расположение? Опыта вести допрос у меня не было, поэтому я решил пока оставить его под стражей в доме, а вечером отправить в штаб.
Задержанного поместили в помещении за деревянной перегородкой и стеречь его поручили пулеметному расчету.
— Сразу видно — разведчик, — сказал Павлов, когда человека увели.
— Самый настоящий, — ответил я. — Паспорт у него чужой, а фотокарточка довольно неудачно приклеена.
Перед закатом солнца ко мне в западный подъезд дома прибежал Свирин.
— Задержанный удрал!
На месте происшествия я застал Павлова, Воронова и Рамазанова. Они бегали от одного окна к другому, пытаясь заметить беглеца, но тот, по-видимому, уже скрылся в развалинах.
— Кто дежурный? — спросил я.
— Боец X.
(Мне не хочется называть фамилию этого солдата, потому что в последующих боях он воевал бесстрашно и храбростью загладил свою вину).
— Я отошел на минутку попить воды, вернулся, а его уже нет, — оправдывался X.
Воронов заметил, что это не первый случай, когда X. недобросовестно относится к несению службы. Нередко он вступал в пререкания. Однажды вздремнул на посту.
— Мы не докладывали вам, думали, товарищ осознает свои проступки и исправится. А он — на тебе!—заключил Воронов.
Нарушение воинской дисциплины, которое привело к побегу арестованного, нельзя было оставить безнаказанным.
Стемнело. Мы с Иващенко отправились на КП роты. Доложив ротному об обстановке на участке, проведенных работах по укреплению позиций, я сообщил ему и о побеге задержанного.
— Теперь держите ушки на макушке. Смотрите, как бы немцы вам сюрприз не преподнесли, — заметил Наумов и спросил.