Дом среди сосен
Шрифт:
— Я хорошо сплю, — ответила Катерина Ивановна. — Привыкла.
— Где работаете?
— Какая из меня работница? Инвалидка я. В справочном киоске работала, цветы бумажные с Верочкой делала для артели. Вот и вся моя работа...
— Вера — это дочь? Ваши же погибли? — сурово допытывалась директриса.
— А я в лагере Верочку взяла. К нам последней зимой польку привезли, беременную на седьмом месяце. Пани Ядвига, жена польского офицера. Мы ей тайком помогали, складывались — кто корочку, кто кусочек сахара. Подкармливали. Когда она родила, дежурство
— И она об этом знает? — спрашивала директриса.
— А как же. — Катерина Ивановна отвечала спокойно и покорно: она знала, что должна отвечать именно так. — Недавно ходили паспорт получать. Так и записали, место рождения — Равенсбрюк. Ко мне из Комитета ветеранов приезжали, из Москвы — фотокопию с этого паспорта делали. В Равенсбрюке теперь музей открыли. Так, значит, это туда. И нас с Верочкой сфотографировали для экспозиции.
Директриса посмотрела на часы:
— Пожалуй, пора. Вы что-нибудь желаете? У нас есть буфет.
— Нет, нет, — торопливо ответила Катерина Ивановна.
Дверь отворилась. В кабинет быстро вошла невысокая полная женщина. На ней была светлая юбка и розовая вязаная кофта, на голове уложена тяжелая коса.
— Нет, нет, сюда нельзя, — говорила женщина, обернувшись и закрывая за собой дверь. — От людей прохода нет. Я не помешаю? — Женщина раскинула руки и пошла на Катерину Ивановну.
— Так вот ты какая?! Я в прошлом году на химкомбинате тебя слушала. Дай обниму тебя, голубушка, пожалею тебя, героиню нашу. — Она села на диван и прижалась к плечу Катерины Ивановны.
— Хозяйка наша, — сказала директриса. — Председатель фабричного комитета.
— Зови меня Варварой. Или Варварой Сергеевной — как тебе удобнее. — Она положила руку на плечо Катерины Ивановны и с ожиданием смотрела в ее глаза. — Ужас, сколько тебе вынести пришлось.
— Не я одна...
— Наши все переживают, — продолжала Варвара Сергеевна, не слушая Катерину Ивановну. — Я сама чуть не разревелась. А Макарова — из вязального — прямо в слезы. Ее муж в Бухенвальде погиб. По книгам-то люди знают, по радио слышали, а тут своими глазами увидели героиню.
— Какая же я героиня, — виновато сказала Катерина Ивановна. — Я за родину не боролась, я за родину страдала только.
— Героиня, героиня, — твердила Варвара Сергеевна. — За свои страдания ты и есть героиня.
В дверь просунулась круглая кудрявая голова и с любопытством уставилась на Катерину Ивановну.
— Чего тебе, Нина? Дай отдохнуть человеку.
Нина хихикнула и исчезла.
Прозвенел звонок. Директриса встала:
— Пойду композитора выводить. Пусть сыграет для успокоения.
— Иди, Наташа, иди. Я тут все сделаю. Ты только Мусе скажи, чтобы сюда зашла.
— У нее и так работы хватает.
— Не беспокойся, Наталья Петровна, фабком
Директриса поджала губы и вышла.
— Зря вы это, — запротестовала Катерина Ивановна. — Ни к чему. Что я, начальница какая? Или кинозвезда?
— А тебя не спрашивают, голубушка. Тут мы хозяева. Расскажи лучше про себя. Пенсия большая?
— Третий год как выписали. А то и вовсе ничего не давали.
— Как инвалид войны получаешь? Ты же в партизанском отряде связной была, наравне с фронтовиками должна проходить.
Катерина Ивановна села поудобнее и с готовностью принялась рассказывать.
— Справку никак не могу достать. Я ведь связной работала, только два человека меня и знали, Ткаченко и Петрусь. И оба погибли. Ткаченко Иван Фомич и Петрусь Василий, не знаю как по батюшке. И оба погибли день в день. А отряд весь разгромили в сорок втором, никаких архивов не осталось. Пишу в Молодечно, они отвечают — подтвердить не можем, дайте свидетелей. Уж куда я не писала...
— Вот бюрократы, — рассердилась Варвара Сергеевна, выслушав рассказ Катерины Ивановны. — Приходи на той неделе. Юриста вызовем, заявление напишем.
Дверь снова распахнулась. Вошла нарядная девушка с наколкой на голове, в белом кружевном фартуке, с подносом в руках. Увидев белый фартук, Катерина Ивановна вспомнила о Верочке и улыбнулась про себя уголками губ. Варвара Сергеевна захлопотала у стола, расставляя стаканы, тарелки с пирожными, конфетами. Катерина Ивановна только сейчас почувствовала, как сильно устала и проголодалась.
— Спасибо, Муся, — сказала Варвара Сергеевна. — Я тебя потом крикну.
— А скажите, пожалуйста, — виновато спросила Муся. — Эсэсовка та, что кольцо ваше забрала... Ее не поймали потом?
— Эльза Бинц, — сказала Катерина Ивановна. — Судили ее в сорок седьмом году и повесили в гамельнской тюрьме.
— Ой, — обрадовалась Муся, — побегу, нашим расскажу. — Она схватила поднос и выбежала из комнаты.
Две женщины сидели за казенным столом, покрытым зеленым сукном, и пили чай. Им было радостно, что они встретились, и они ничуть не задумывались о том, что скоро расстанутся. Катерина Ивановна радовалась торопливому говорку своей собеседницы, хорошим делам на трикотажной фабрике, вкусным пирожным и конфетам. Она пила чай и рассказывала о Верочке, о своей жизни после лагеря.
— Ты ешь, ешь, — приговаривала Варвара Сергеевна. — Не хватит, еще принесем. — Она сидела, по-бабьи подперев подбородок рукой и долгим взглядом смотрела на Катерину Ивановну. Потом схватила со стола тарелку и принялась запихивать конфеты в сумку Катерины Ивановны. — Бери, бери. Для Верочки. Она ведь, наверное, сластена. Вот и поест вдоволь. А это вот для тебя. — Она выдвинула ящик в столе и достала плотный синий конверт.
— Не знаю, как и благодарить, — сказала Катерина Ивановна. — Спасибо вам большое, Варвара Сергеевна, от меня и от Верочки. — Катерина Ивановна сложила конверт пополам и убрала в сумку.