Дом странных детей
Шрифт:
Если это действительно так, размышлял я, то это многое объясняет. Например, как люди могут десятилетиями проживать один и тот же день, оставаясь в здравом уме. Да, тут очень красиво, и жизнь легка и приятна, но если каждый день в точности повторяет предыдущий, да к тому же, если верить мисс Сапсан, дети никуда не могут уйти, то это место определенно является не только раем, но и тюрьмой. Однако, находясь в состоянии гипнотического дурмана, человек мог долгие годы этого не осознавать. А потом было уже слишком поздно — уходить было опасно.
Так что выбора на самом деле тут ни у кого не было. Тот, кто
Должно быть, меня в конце концов сморило, потому что я внезапно проснулся. Что-то толкало мою ступню. Приоткрыв один глаз, я увидел маленькую фигурку, похожую на крохотного человечка. Он пытался спрятаться в мою туфлю, но запутался в шнурках. Все его движения были скованными и неуклюжими, а одет он был в армейский камуфляж. Я наблюдал за его отчаянными попытками освободиться, но вдруг он замер, словно заводная игрушка, у которой кончился завод. Я развязал шнурки и, высвободив человечка, начал разглядывать его в поисках ключа, которого так и не нашел. Человечек оказался грубо сделанной странноватой игрушкой. Его голова представляла собой закругленный комок глины, а лицо ему заменял смазанный отпечаток большого пальца.
— Тащи его сюда! — раздался чей-то голос.
Оглядевшись, я увидел, что голос принадлежит мальчику, сидящему на пне на опушке леса.
Поскольку дел поважнее у меня все равно не было, ничто не мешало мне выполнить его просьбу. Я поднял глиняного солдатика и подошел к мальчику. Вокруг него, шатаясь и спотыкаясь, бродил целый отряд таких молодцев, похожих на поломанных роботов. Когда я подошел поближе, солдатик в моей руке вдруг ожил и начал извиваться, как будто пытаясь высвободиться. Я поставил его рядом с остальными и вытер испачканные глиной пальцы о джинсы.
— Я Енох, — представился мальчик, — а ты, должно быть, он.
— Наверное, да, — пожал плечами я.
— Извини, если он тебя побеспокоил, — продолжал мальчик, подталкивая принесенного мной солдатика ближе к его товарищам. — Понимаешь, они еще недостаточно обучены и творят, что им вздумается. Я сделал их только на прошлой неделе.
Акцент выдавал в нем кокни [13] . Из-за огромных черных кругов вокруг глаз он был похож на енота, а его комбинезон, тот самый, в котором я видел его на фотографиях, был испачкан глиной и грязью. Если бы не щекастое лицо, его можно было бы принять за трубочиста, сошедшего со страниц «Оливера Твиста».
13
Пренебрежительно-насмешливое прозвище уроженца Лондона из средних и низших слоев населения.
— Это ты их сделал? — восхищенно переспросил я. — Как?
— Это гомункулы, — пояснил он. — Иногда я приставляю к ним головы кукол, но на этот раз я слишком спешил.
— Кто такие гомункулы?
— Гомункулы — это гомункулы. — Он произнес это так, что я почувствовал себя идиотом. — Некоторые называют их человечками, но мне кажется, это звучит глупо. Ты со мной согласен?
— Однозначно.
Глиняный
— Деритесь, придурки! — скомандовал Енох, и только тут я заметил, что они не просто сталкиваются, а бьют друг друга руками и ногами.
Но своенравному солдатику драться явно не хотелось, и когда он в очередной раз засеменил прочь, Енох схватил его и оторвал ему ноги.
— Вот что случается с дезертирами в моей армии! — воскликнул он, бросая покалеченную игрушку на траву, где она начала извиваться под ударами набросившихся на нее остальных солдатиков.
— Ты со всеми игрушками так обращаешься?
— А что? — удивился он. — Тебе их жаль?
— Не знаю. А тебе?
— Нет. Если бы не я, их вообще не было бы на свете.
Я засмеялся, а Енох нахмурился.
— Чего ты смеешься?
— Ты меня насмешил.
— Я вижу, до тебя долго доходит, — вздохнул он. — Смотри.
Схватив одного из солдатиков, он сорвал с него форму. Потом взял его обеими руками и, разломав посередине, извлек из его груди крохотное судорожно сжимающееся сердце. Солдатик тут же обмяк, а Енох взял сердце двумя пальцами и показал мне.
— Это мышиное сердце, — пояснил он. — Вот что я могу делать — забрать жизнь у одного существа и дать ее другому, либо глиняному, как этот гомункул, либо тому, которое когда-то было живым, но умерло. — Он сунул сердце в карман комбинезона. — Я скоро научусь их муштровать, и тогда у меня будет целая армия. Только те гомункулы будут рослыми. — Он поднял руку над головой, чтобы показать мне рост будущих гомункулов. — А ты что умеешь делать? — поинтересовался он.
— Я? Честно говоря, ничего. То есть ничего особенного. Не то, что ты.
— Жаль, — вздохнул он. — Но ты, наверное, все равно будешь с нами жить, а?
По его голосу нельзя было сказать, что ему этого особенно хочется. Ему просто было любопытно, не более того.
— Не знаю, — ответил я. — Я еще об этом не думал.
Это, разумеется, было неправдой. Я об этом думал, а если точнее, то мечтал, представляя себе, как это могло бы быть.
Он подозрительно посмотрел на меня.
— Разве тебе этого не хочется?
— Я еще не знаю.
Он прищурился и медленно кивнул, как будто только сейчас понял, что я из себя представляю.
Наклонившись вперед, он еле слышно произнес:
— Эмма рассказывала тебе о Набеге На Деревню?
— О набеге на что?
Он отвел глаза в сторону.
— Да так, ничего. Это просто игра, в которую играют некоторые из нас.
У меня возникло отчетливое ощущение, что меня разыгрывают.
— Она ничего мне не говорила, — покачал головой я.
Енох поелозил на пне, чтобы придвинуться ближе ко мне.
— Ну, еще бы! — прошептал он. — Я уверен, что она очень многого тебе не рассказала об этом местечке. Она не хочет, чтобы ты слишком много знал.