Дом тысячи дверей. Часть 1
Шрифт:
Он постарался придать своим мыслям иное, более позитивное направление и подумал, что все же визит Пантона многому его научил. Ведь В. видел, что делал Пантон! Почему бы ему самому не попробовать сотворить нечто в том же роде? Чем он хуже этого долговязого чудика? Разве что волос на теле у него меньше.
И В. вышел на середину комнаты и развел руки так же, как вчера это делал Пантон. Он попытался представить, как раздвигаются стены, как они гнуться под давлением силы его мысли; или не мысли, а воли; или не воли, а желания. В. не знал, что здесь нужно задействовать, но попытался на всякий случай приложить и то, и другое, и третье. Он пыжился как мог, но опять ничего
На В. опять накатило уныние. А чего он ждал? Даже Пантон, очевидно, поднаторевший в здешних порядках, и то не смог ничего сделать! Что уж говорить о В.! Еще не так давно он и не представлял, что существуют люди, раздвигающие стены руками или что есть стены, которые можно пошатнуть силой мысли. Что он там говорил вчера, этот Пантон? Игра? Хорошенькая игра! Кто-то славно повеселился, играя в эту игру, но только не В.
В. ничего другого не оставалось, как подобно призраку, который не смог обрести упокоения, бродить по квартире. Еле переставляя ноги, В. шатался из угла в угол, потом падал без сил, опять каким-то чудом поднимался нА ноги, чтобы снова идти. Идти и идти, бесцельно, бессмысленно. Из кухни в комнату… из комнаты в кухню… и обратно. Опять и опять по тому же пути, который никуда не вел.
В. все глубже погружался в омут уныния. Что ему делать? Он не может больше бороться, у него нет сил. Он догадывался, что, возможно, подобен мухе, которая бьется о стекло рядом с открытой форточкой, но ничего не мог поделать. Он не мог ходить, не мог сидеть, не мог стоять, он не мог даже видеть этот треклятый диван. Он рухнул нА пол и уставился в потолок. Он лежал так долго, очень долго. Лежал недвижимо и бездыханно. Он почти умер. И вдруг…
Сероватый потолок замерцал и превратился в сизый туман, или сизые облака, которые тут же расступились. За ними была чернота. Бескрайняя, бездонная чернота с яркими точками звезд. Ночное небо, такое знакомое, такое близкое и родное, и в то же время такое новое, интригующее и неизведанное открылось взору В. Прохладный воздух овеял лицо. Тишина… темнота и тишина, какой покой они несут с собой. Там вверху все безмолвно и недвижимо, но полнО жизни. Звезды мерцают, словно дружелюбно подмигивают В.
В. вдруг понял, что до сего момента он часто смотрел в небо, но никогда не видел его, он видел только безжизненную черную плоскость с мелкими крапинками на ней. Эта плоскость существовала сама по себе и никак не была связана с В., а В. никак не был связан с нею. Небо находилось где-то там высоко, никак не влияя на происходящее внизу, и было всего лишь декорацией в скучном спектакле, которую можно было в любой момент заменить безо всяких потерь.
Но сейчас небо обрело глубину и многомерность, обрело жизнь. Или жизнь обрел сам В. Он не только видит, слышит и ощущает небо, он чувствует его всем своим телом, всем существом. Небо раскрыло ему свои объятия и В. погрузился в них, погрузился в небо… Как тихо и спокойно. Зачем он метался и страдал, бегал по замкнутому кругу, когда нужно было всего лишь открыться небу и тем успокоить свой мятущийся дух?
В. вдыхал свежесть, темноту и тишину, вдыхал покой, и с каждым вдохом его кровь замедляла свой бег и сердце реже отмеряло удары. Воздух вдруг стал вязким и словно наполнился некой субстанцией, которая струилась волнами оттуда, из глубины неба. Волны входили в В. и проходили через него. Что-то в нем
В. еще не верил самому себе, но вскоре он принял это новое знание целиком и полностью. Да, он бесконечность. Ему не нужны доказательства, не нужны слова, ему не нужно убеждать самого себя в том, что сейчас предстало перед ним с такой ясностью и простотой.
Он никогда не был чем-то или кем-то, но он всегда был бесконечностью. Ничто не имеет границ и он тоже не имеет границ. Смешно — когда-то он думал, что заперт за стенами, он думал, что стены ему мешают. Каким глупым сделала его суета! Действительно, В. был сумасшедшим, если не замечал того, что так очевидно. Ведь куда бы он ни смотрел — он лицезрел беспредельность, и даже стены не могли ограничить то, что нельзя втиснуть ни в какие рамки.
В. чувствовал огромную силу, заключенную в черной бездне. И он знал, что вся эта сила принадлежит ему. Ему так же естественно было чувствовать силу бесконечности в себе, как человеку естественно ощущать силу своих мышц. Но он знал также, что никогда не сможет использовать эту силу ради удовлетворения тех мелочных желаний, что властвовали над ним всю его жизнь. Ведь снова поверив в реальность своего эго, он потерял бы бесконечность в себе. Невозможно быть никем и в то же время быть человеком. Или возможно? В. захватила такая перспектива. Если ему это удастся, он уже никогда не будет прежним В. Может быть, он и будет человеком, но каким — этого не предугадает никто.
И самое главное: не осталось никакой неясности и неопределенности. Ничего, что люди называют проблемами. Сейчас В. понимал, что все так называемые проблемы есть всего лишь неведение, и ничего больше. И от этой болезни помогало то же лекарство: нужно было всего лишь вспомнить о беспредельности своего Я. Так просто, но мало кому удается помнить. Удастся ли это В.? Когда он забудет? Может быть сейчас, через несколько минут, или завтра утром? И что ему делать тогда, как опять вспомнить?
В. знал, что это произойдет: он снова станет самим собой, снова станет человеком. Сейчас это не страшило его, но он знал, что тогда, когда вернется человек, вернется и боль, и отчаяние, и страх, и уныние. Опять он променяет нерушимый покой на суетные чувства, опять он будет выбирать: жизнь или смерть, радость или горе, удовольствие или боль. Но ни жизнь, ни смерть, ни радость, ни горе, ни удовольствие, ни боль никогда ничего не значили только потому, что они преходящи. Они — меньше, чем сухие листья, рассыпающиеся в прах, меньше, чем легкие клочки тумана, развеянные ветром. Они — ничто, но В. без тени сомнения знал, что опять поверит, что они — все.
В. не хотел забывать. Не хотел возвращаться. Он протянул руку вверх и посмотрел на нее. Что он видит? Что-то знакомое и родное, то, с чем он сроднился. Теперь он понимал, что сам сОздал свое тело. Только потому оно существовало, что В. так пожелал. Или нет? Почему сейчас он видел эту руку? Почему чувствовал ее, хотя и совсем по-другому? На фоне черного неба рука выглядела иначе: в ней появились красота и совершенство, которых В. раньше не замечал. И так приятно окунать свои пальцы в прохладную вязкость. Приятно мягко разрезать ее ладонью…