Дом тысячи дверей. Часть 1

Ясан Ари

В. подошел к декорации, изображавшей окно. Вдруг в какой-то миг она перестала быть только картонным муляжом и действительно стала окном. Через стекло В. увидел холодный осенний день, сумрачный и серый. Но этот день не был для В. ни тоскливым, ни унылым. В. упивался его щемящей сердце красотой, наблюдая за причудливым танцем кружившихся в воздухе желтых листьев. Каждая частица этой живой картины, будь то дерево, серые облака или спешившие куда-то, спрятавшиеся под зонтами люди, проживала свою собственную жизнь, но при этом гармонично вписывалась в единое целое. По дороге проехала автомашина. И это простое

событие, которое В. в своей жизни наблюдал тысячи раз, сейчас несло в себе скрытый смысл. Какой именно — В. не мог разгадать, но звук мокрых шин, шуршащих по асфальту, захватывал, тянул за собой…

Люди скрывались от порывов холодного ветра за высокими воротниками. В. почувствовал укол зависти. «Я уйду, а они останутся», — подумал он опять, но в ту же минуту зависть сменилась покоем и умиротворенностью. «Мне это не нужно, — сказал себе В., - мне уже ничего не нужно». Он отошел от окна, ожидая, что оно опять превратится в картонную декорацию, но этого не произошло. В. даже ощутил легкую досаду от того, что окно не исчезло. Он чувствовал себя как засыпающий человек, которого растормошили, чтобы показать ему захватывающий фильм. «Да, да, — бормочет тот в полусне, — это прекрасно…» — и делает вид, что ему интересно, но на самом деле он хочет только одного — чтобы его оставили в покое. Может быть, теперь В. и мог бы разбить окно и вопить как оглашенный, взывая о помощи. Но дело было не в том, что он мог, а в том, чего он хотел. Он не хотел спасаться. Он хотел только одного: довериться этому спокойному течению, которое неотвратимо несло его к тихой гавани.

«Мое тело умрет», — подумал В. и посмотрел на себя. Ему стало жаль тела, как старого доброго друга, с которым многое довелось пережИть вместе. В. погладил и поцеловал свою руку. «Я люблю тебя и благодарен тебе, — сказал он своему телу и опять подумал: — Я уйду, а оно останется… Значит, тело — это не я. Тогда что же я?»

В. задумался. Все, что он мнил собой, разрушилось. Он считал, что его тело — это он, но его тело умирало. Он верил, что его разум — это он, но его разум тихо слабел все эти дни, и В. знал, что скоро он и вовсе угаснет.

Его чувства тоже не могли быть им, потому что они стали так неуловимы и так быстро сменяли друг друга, что не было никакого смысла пытаться свести их в одно единое целое, которое он мог бы назвать своим «я». Не осталось и следа от того умного, сильного, храброго и находчивого В., каким он был когда-то. «Если я не тело, которое умрет, и не разум, который угаснет, если я не чувство, которое преходяще и изменчиво, и даже не способности, которые будут утрачены, то что я такое? кто я? кто мы?» — спрашивал себя В. и не находил ответа. Но он знал, что скоро приблизится к разгадке этой тайны.

В. кинул еще один, последний взгляд в окно. Теперь для него все там, за окном, было пронизано небывалой нежностью и небывалой болью. Он не знал, как могли эти два чувства соединиться, но знал, что они неотделимы друг от друга. Словно бы он сам и мир вокруг каждую секунду рождались и каждую секунду умирали. Теперь, когда он был так близок к концу, именно теперь В. понимал, что не только он сам исчезнет, но рано или поздно исчезнет все, что он сейчас видел перед собой. Он смотрел на людей, которые так спешили жить, и думал: «И они умрут тоже…» Смотрел на деревья, и уже видел, как они рассыпаются в прах. Смотрел на дома и видел на их месте только древние развалины. Все, все, рано ли, поздно ли, но умрет, исчезнет, сгинет навсегда.

«Если

это неизбежно, — подумал В., - то какая разница когда, сейчас или через тысячу лет?» А потом он подумал еще: «Тогда зачем это все?» — и этот вопрос не оставил в нем ничего, кроме безразличного недоумения. Он чувствовал себя словно в ловушке неясности, как будто его посадили в пузырь с едва пропускающими свет молочно-белыми стенами, через которые различимы только смутные очертания предметов. И все в нем стремилось прорвать эту оболочку, заслоняющую от него истинное видение и истинное понимание. «Да, да, — сказал себе В., — я все пойму, но не сейчас, потом…»

Он вспомнил, что уже однажды отдернул эту смутную завесу неясности, и когда это случилось, он обрел истинное непосредственное знание. «Да, я помню, я думал тогда, что я бесконечность. И я нашел утешение там, в небе. Я все помню, но ничего не чувствую. Я не чувствую себя бесконечным. Сейчас для меня это только слова и не более. Я боялся забыть, но я все помню. Я помню, но не чувствую. Тогда это было приятно, да, блаженство и покой. Но сейчас ничего нет, ничего. Все кончено… Только эти нежность и боль, они похожи на печаль, но они больше и глубже, чем печаль, и они — все, что у меня осталось».

В. прислонился лбом к стеклу. Картина за окном изменилась. Заходящее солнце пробилось сквозь тучи и бросило алые отблески на окна домов. Какая изысканная красота в этих разнообразных оттенках серого, подчеркнутых оранжевыми всполохами! Никогда, никогда в своей жизни В. не видел ничего столь прекрасного. Сотни раз он наблюдал закаты, но никогда прежде не ощущал столь пронзительного наслаждения красотой. Этот свет наполнял В. собою, размягчал его тело, которое теряло плотность и становилось таким же легким и светлым, прозрачным, призрачным. На какой-то миг В. показалось, что он сам стал лучом света и что стекло, которого он касался лбом, на самом деле стекло окна дома, на который упал отблеск заката. Но потом мгновенное наваждение прошло и В. опять стал самим собой. Нет, ему не быть светом. Он всего лишь человек, просто человек, пока еще человек…

В. отошел от окна и лег на диван, чтобы уже не встать с него. Он наблюдал, как медленно темнело за окном, как уходил день и на смену ему шла ночь. Тьма опустилась на улицы города, а потом медленно вползла в комнату. Она заполнила собой окно, растеклась по подоконнику и разлилась на стены комнаты, подбираясь к В. Вот она крадется неслышно, приближается медленно, но неотвратимо… В. вздрогнул, когда тьма коснулась пальцев его ног. Она не вызывала ни холода, ни неприятия. Она всего лишь наполняла собой. Еще один последний вдох, и черная тьма поглотила его…

Глава двадцать пятая. Похороны

Была только черная тьма и ничего больше.

Но вдруг что-то неуловимо изменилось, и в тишину и покой темноты вторглось нечто неопределенное, но будоражащее. Ни звук и ни образ, но что-то существовало и притягивало внимание к себе. Оно говорило без слов: я есть, я существую, посмотри на меня. Будто голос, пробивающийся через толщу воды, или лицо в плотном густом тумане. Кого зовет этот голос? Он зовет меня? Но я… это я? Я есть? Я существую? И разом осознав свое «я», В. воскрес из небытия, но черная тьма вокруг него не рассеялась. Впрочем, В. это нисколько не волновало, его больше на страшила тьма. Но его немного раздражал этот неясный звук, который навязчиво привлекал к себе внимание. В. хотелось отмахнуться от звука, но тот становился все громче и настойчивее, пока вдруг не сложился в слова: