Дом в Хамптоне
Шрифт:
Тоска затопила ее.
«Я хочу вернуть то время». Эта мысль пронзала ее насквозь и сжигала сердце. Слезы брызнули из глаз. «Господи, Джина, в Бейруте люди едят мертвецов, парню вдребезги разбивают голову, когда он спокойно идет по улице… Вот проблемы!.. То, что ты сейчас ощущаешь, это всего лишь жалость к самой себе, которая никогда не помогает. Ты должна быть благодарна за то, что было. Когда-то ты могла иронично, с беспристрастным оптимизмом относиться к тому, что с тобой происходит».
Что за мир, в котором одна женщина устраивает выставки дамских сумочек, а другая надеется получить кусок мертвечины, чтобы ее семья смогла выжить. Все равно каждый день приближает
Лето все быстрее и быстрее набирает обороты. Не успеешь оглянуться, как уже Рождество, потом мгновение — и снова лето. Кажется, между этими двумя временами года нет ничего реального. Весна и осень — всего лишь связующие звенья. Они проносятся, словно сон, ничего не оставляя в памяти. Наступит зима, и мы все начинаем думать о лете. Может быть, наша настоящая жизнь и состоит из трех летних месяцев?
Она содрогнулась. Снова хлынули слезы.
«Я никогда не была особенной и никогда уже не буду. Я просто сделана из другого теста. Выросла на восточном побережье, в обычной добропорядочной семье. Ходила в колледж, получала хорошие отметки, закончила университет, начала работать, встретила парня, вышла замуж, родила ребенка, стала корреспондентом газеты. Но все без особого таланта. Ничего выдающегося. Благодаря замужеству достигла достатка, опять-таки среднего. У меня интересная работа, хорошая эрудиция, есть чувство юмора. Мне нравится мой образ жизни. Но в нем нет ничего особенного. Я не Джейн Фонда и не Джейн Поли. Сама посредственность. У меня никогда не было никаких особых интересов, хобби или особых физических достоинств. Я не оставлю никакого следа в универсуме».
Когда ей было тринадцать, она была очень красивой девочкой. И тогда она вдруг обнаружила, что ей не чуждо чувство зависти. Однажды ее тетя Ида, которая была мудрой женщиной, пристально посмотрела на нее и сказала: «Джина, дорогая, позволь мне дать тебе несколько советов, которые уберегут тебя от печалей и огорчений в этой жизни. Вокруг себя ты всегда увидишь кого-то, кто будет красивее, наряднее, богаче тебя. Так было, и будет всегда. Не трать бесполезно время на зависть. Это будет омрачать твою жизнь, и ты так ничего и не добьешься».
Она прекрасно понимала, что тетя права. Но в действительности так никогда и не смогла преодолеть желания постоянно состязаться с кем-то.
Так было до сегодняшнего дня — первого понедельника ее сорокового лета. Сегодня стало все иначе. Как будто электрический заряд поразил ее жизнь.
Джина закрыла глаза, слезы текли по ее горящим щекам. Нужно чем-то отвлечься. Она чувствовала себя опустошенной. Эта опустошенность не имела ничего общего с усталостью. Анабиоз. Вот на что это было похоже. Сон рептилий. Во время засухи они почти останавливают свое сердце и дыхание, наполняются живой водой и замирают. Они не подают никаких признаков жизни, сохраняя энергию в ожидании сезона дождей. О'кей. Значит, я впадаю в анабиоз. Я — одна из сумок Лин Ревсон. Ящерица на солнце.
Джина медленно погружалась в апатию, тонула в ней. Она знала, как выйти из этого знакомого, но опасного состояния — достаточно только впустить в голову мысли, от которых она отбивалась.
«Гарри!.. С ним случилась беда. Что же с ним произошло? Это нелепое воскресенье…»
Ее иголкой пронзила мысль,
Джина опустила спинку шезлонга и повернулась. «Фритци! Не она ли виновница всего этого бедлама? Неужели Гарри завел с ней любовную связь?» У нее свело желудок.
Она неделями сражалась с призраком Фритци Феррис, используя всю технику психического воздействия, какую только знала. Ничего не сработало. Зеленоглазое чудовище, ревнивое и завистливое, заполнило ее душу, разжигая в ней ненависть, причиняя боль и страдания. Джина сознавала это, и ей было очень стыдно за себя. Она всегда хотела быть твердой и стоять выше эмоций.
Она чувствовала себя, как слепой, вновь обретший зрение. Светлые тона. Всепоглощающие светлые тона. Везде, повсюду.
Она как бы попала в совершенно чуждое ей пространство, где ощущала себя не в своей тарелке. Ее повседневная одежда всегда была черной, что считалось в Манхэттене признаком первоклассного вкуса. Но в этой Блондсильвании она чувствовала себя, как на похоронах. Здесь не было ничего черного. Черный цвет вообще выпал из цветовой гаммы Ньюпорт-Бич.
Все — полы, отделка в квартирах, волосы, одежда, кожа — переливалось светлыми оттенками. Даже негры и люди восточного происхождения выглядели светлыми. Удивительное зрелище!
Она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться. Сняв солнечные очки, прищурилась от ослепительного блеска и написала на салфетке: «Если вы решили купить дом в Нью-Йорке, вы должны поклясться сохранить все в нейтральных тонах, включая своих любимых, детей и столовые приборы».
Больше всего ее удивлял своеобразный тип женщин, которых она здесь встречала повсюду. Веселые, искрящиеся, жизнерадостные и обязательно блондинки. Интересно, что стало бы с ними, если бы они попали на восточное побережье? Очевидно, их окраска подверглась бы органическому изменению, на манер хамелеонов, или косметическому фотосинтезу. Они непременно изменились бы, ведь на восточном побережье люди говорят, одеваются, ведут себя, даже улыбаются совсем иначе.
Улыбка у них была какая-то особенная. Улыбка людей, у которых уйма свободного времени и которые не чувствуют неприязни ни к чему и ни к кому. Улыбка, делавшая всех равными.
Она бродила в этих сверкающих светлых оттенках целых два дня. Все для нее было здесь новым: улицы, люди — абсолютно все. Новое, чистое, яркое, хрустящее, свежее. Она не встретила ничего разбитого или темного. Темной была смерть. Но здесь она была нереальна.
Светло-золотистые матроны выплывают из своих серебристо-бежевых «мерседесов», чтобы купить свежие желтые фрукты, белое вино…
Такой была Фритци. Фритци! Она приехала и ворвалась в их спокойный отлаженный мир. Она победила. Она затеяла непонятную для Джины игру с ее мужем и его друзьями. И она победила.
Итак, Гарри спасается бегством. Она сидит здесь, чувствуя себя ужасно одинокой и брошенной. Ужасное чувство! Оно лишает ее покоя, доводит до изнеможения. Ничего так не хочется, как забвения. Только солнце и сон. Никаких мыслей, никаких образов.
Счастливый Артуро. Ему повезло. Может, и она в будущей жизни будет гончим псом. И тогда ничего ее не будет волновать — только есть, спать и трахаться. И больше ничего. Абсолютно ничего. Эта мысль ее немного взбодрила. Улыбка скользнула по лицу. Веки отяжелели, и охватила мягкая дремота. Сквозь сон она подумала, что обязательно найдет Гарри, где бы он ни был и с кем бы ни был, и поговорит с ним.