Дом в Хамптоне
Шрифт:
Гарри налил в бокалы еще вина.
— Показывал ли я тебе эту бергмановскую вещь — «Ложь»? С Джорджем Сегалом и Ширли Наш?
Донни отхлебнул вина.
— Нет.
— Боже мой! Невероятно! Это моя самая любимая пьеса. Они женаты. У них вполне благополучный брак. Они богаты. Он — талантливый архитектор. Она — будущий юрист. Они оба очень обаятельны и любят друг друга. У них воспитанные и опрятные дети. Но у нее начинается роман с его лучшим другом.
Однажды он заболевает, у него что-то вроде мигрени, и идет к врачу. Доктора нет на месте, и он собирается дождаться его. У врача работает одна очень симпатичная
Дома его мучают угрызения совести. До сих пор он не изменял жене, он любит ее, он обожает ее. Она прекрасна, она всегда в форме, даже в семь часов утра ему не к чему придраться — никаких небритых подмышек, заспанного лица, у нее всегда все в полном порядке.
Дома у них отдельные спальни. Господи, как я люблю Бергмана! Он всегда находит такие точные детали, которые без слов говорят обо всем. В общем, он хочет поговорить с ней, признаться — во всем. Ему кажется, что он знает ее достаточно хорошо. И вот он начинает исповедоваться перед ней, но она перебивает его: «Не надо ничего говорить мне, ты все испортишь. Мне это неинтересно. Я не хочу слышать об этом». У нее начинается истерика. Неожиданно жена рассказывает ему о своем любовнике — его лучшем друге. Муж сходит с ума, осознав, что вся его жизнь прошла во лжи.
— И что дальше?
— Подожди минутку, я сформулирую суть. Да, суть в том… черт, я же знал, в чем смысл… Нет, сейчас я не соображу… Я потерял суть.
Гарри вновь наполнил бокалы. Одна из девушек, сидящих за соседним столом, что-то тихо сказала другой, посмотрев на них.
Донни взял бокал со стола.
— Гарри, Джина не Ширли Найт. И твоя жизнь еще далеко не закончилась. Ненадо так терзать себя. Аарону двадцать пять лет. Ты ни в чем не виноват. Тебе нужно все Джине объяснить.
— Да. Я знаю. Но это трудно себе представить. Конечно, я не брошу свою жену. Но ты понимаешь, во мне как будто поселился чертенок, который все время нашептывает мне на ухо всякую дрянь. Мне видится эта женщина, полная страсти и похоти, и меня словно тянет туда. Что это, я не знаю. Может, тоска по свободе? Последняя вспышка страсти, желание перемен? Я не знаю. Но это ужасно действует мне на нервы и выводит из себя. Я все время думаю об этом. Иногда мне кажется, что выдайся подходящий момент, как тогда, когда она была в бикини, и я не смогу устоять.
— Вполне нормально, что ты думаешь о женщинах. Ты ведь еще не старик, ты живой человек. Все в порядке. Думай об этом сколько хочешь, только старайся не наделать глупостей.
— А ты думаешь об этом?
Донни засмеялся:
— Оставь меня в покое, Гарри. За кого ты меня принимаешь? Я что, архангел? Конечно, я думаю об этом. Я тоже думаю о Фритци. Не говори только, что я не откровенен с тобой. Я даже думаю о том, что не прочь согрешить с ней.
Гарри оживился. Он спросил, улыбаясь:
— Правда?
— Правда. — Донни откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. — Гарри, я хочу тебе рассказать, что cast
С такими мыслями я вошел в лифт. Надо сказать, что в лифте со мной всегда происходило одно и то же: если там находился кто-нибудь, кроме меня, он обязательно просил меня нажать кнопку этажа. Как будто у меня на физиономии было написано, что я не могу отказать, что я обязан что-то делать за других. Это меня страшно злило, но я всегда нажимал ту кнопку, которую просили. В общем, захожу в лифт, взвинченный и раздраженный, а там уже находится хорошо одетый мужчина старше меня. Он открывает рот, и я уже знаю, что он скажет. И конечно, он говорит: «Будьте любезны, нажмите на третий этаж, пожалуйста». Господи! Я до сих пор помню номер этажа.
Я был просто взбешен. Он уже находился в лифте. Какого черта он обращается ко мне с этой дурацкой просьбой! Неужели он специально ждал меня, чтобы я нажал для него кнопку? Пожалуй, впервые в жизни я вышел из себя: «Нажимайте сами свою кнопку». Мужчина был очень симпатичный, весь его облик выражал достоинство и терпение. Он помолчал некоторое время, а потом сказал: «Не могу. Я слепой».
— Господи! — Гарри поперхнулся вином.
— Да. Тогда я понял свое предназначение в этой жизни. Моя обязанность — пытаться быть хорошим человеком и не совершать дурных поступков. — Донни хлопнул ладонью по столу. — И твоя тоже, мой друг, твоя тоже…
— Ты прав. Знаешь, Донни, когда я был вчера у Фритци… Черт! Неужели это было вчера? Кажется, будто это было месяц назад… Так вот, я говорил тебе, что она была почти голая. И был момент, когда я подумал: «К черту все! Я хочу ее!» Забавно! Но моя готовность на супружескую измену была прервана появлением моего нежданного сына. Мне кажется, это чем-то похоже на твой случай в лифте. Иногда я думаю, что если бы мы были католиками, то наверняка стали бы священниками.
Донни засмеялся. К ним подошел прилизанный молодой официант, и они заказали десерт. Они знали, что сделали дорогой заказ, но сейчас это не имело никакого значения. Они были достаточно пьяны, и им было хорошо вместе.
— Скажи правду, Гарри. Считаешь ли ты единобрачие правильным?
Гарри улыбнулся лукаво.
— Если откровенно, то нет, не считаю. Вообще, это сложный вопрос. Я люблю секс. Мне нравится секс с Джиной. Он абсолютно безопасен. Я знаю про нее все: где она бывает, как она чувствует, пахнет, звуки, которые она издает. Я знаю, что она хочет, что ей надо. Я знаю, она меня любит — это не игра и не испытание. Она приятная, сладкая и очень страстная. В ней много доброты и изящества. Я знаю себя, знаю, какие я издаю звуки — это что-то среднее между голосом джининой тети Иды и фаготом.