Дом в небе

Корбетт Сара

На второй день мы посетили два пункта питания, организованных в Могадишо по линии Всемирной продовольственной программы. Мы с Найджелом много фотографировали. Абди записывал на камеру мои интервью с сомалийцами, которых война и голод вынудили бросить свои дома и бежать в Могадишо. Я впервые столкнулась с таким ужасом и безысходностью – они не просто голодали, а буквально погибали от голода. Внутри ограды сотрудники готовили огромные котлы чечевичной похлебки и жидкой пшенной каши, а за оградой ждали истощенные люди, выстроившись в бесконечные спутанные очереди. Их было не менее тысячи. В одной стояли мужчины, в другой женщины и дети. В руках у каждого было пустое жестяное или пластиковое ведро. Апатичные большеголовые дети с распухшими коленями сидели на земле у ног матерей. Несколько

детей забились под остов разбитой ржавой машины, дававший прозрачную тень. Из-за войны, морских пиратов и бандитов на дорогах продовольствие привозили нерегулярно. Иногда люди добирались издалека лишь затем, чтобы их отправили обратно.

Когда ворота открылись, люди, ожидавшие в очереди, ринулись вперед. Мужчины с руганью отталкивали тех, кто слабее. Поднялся страшный шум. Заплакали дети. Военные, которые охраняли пункт питания, заработали дубинками и кнутами, пытаясь сдержать толпу.

Добравшись до котлов, мужчины получали три половника съестного, женщины два, а дети один. Некоторые падали на колени прямо здесь и мгновенно съедали свою порцию, чтобы иметь силы добраться домой. Однако многие сомалийцы из пригородов, как объяснили мне сотрудники пункта, предпочитали не возвращаться домой. Они устраивали шалаши где-нибудь поблизости, чтобы не пропустить следующий подвоз пищи. Вдоль дорог, где меньше всего стреляли, образовались целые лагеря голодающих.

Для меня все это было как в кино. Я стояла в стороне и наблюдала часто сменяющиеся и непонятные кадры, которые никак не могли быть реальностью. Нет, не совсем так. Я попробовала воду в реке чужого горя и была потрясена, растеряна. Я была как бы в стороне, но в то же время и внутри. Пока Абди снимал все на камеру, я мысленно составляла сценарий будущего фильма. Я верила, что смогу хоть чем-то помочь.

Вернувшись в гостиницу, я быстро написала статью для колонки в «Ред-Дир адвокат». Конечно, это был не «Нэшнл джиографик» и даже не «Франс 24», а наша местная газета, тиражом не более тринадцати тысяч экземпляров, которую читают жители далекой канадской прерии. Вряд ли на мою статью кто-то обращал внимание, кроме отца и Перри, – они-то читали и даже отправляли мне потом имейлы с отзывами. Но для меня это значило много. Раз в неделю я отсылала в редакцию новую статью длиной в семьсот слов и свежие фотографии. Как часы, каждую пятницу с марта по август. Из Багдада, Аддис-Абебы, Найроби. Меня это дисциплинировало. Мне нравилось выполнять задания точно в срок и учиться писать, переводить свои впечатления в слова. У меня это получалось.

Просмотрев на ноутбуке свои рабочие записи, я придумала текст о красоте и отчаянии Могадишо. Я писала о войне, засухе, инфляции, из-за чего в стране разразился жуткий голод. Я описывала очереди у пункта питания и опасности, подстерегающие людей на улице. Я рассказала о женщине по имени Халиимо, которой пришлось бежать с семьей из Центрального Сомали, когда один из детей умер от голода. У нее я взяла интервью. Я приводила данные Всемирной продовольственной программы, отражающие размах бедствий в Сомали, хотя цифры мало убеждают, пока не увидишь все собственными глазами. Тем не менее я писала, что более трех миллионов сомалийцев страдают от голода, в том числе каждый шестой ребенок.

Закончив писать, я перечитала статью несколько раз, добавила фотографии с пункта питания и кликнула «отправить».

Сеть Wi-Fi в «Шамо» работала отвратительно, скорость была низкая, связь все время обрывалась. Через десять минут сигнал пропал, и я получила сообщение об ошибке. Так повторялось несколько раз. Я наблюдала, как синяя полоска медленно ползет вправо и замирает. Сегодня пятница. Скоро газета в Канаде должна выйти в печать.

В тот вечер нам с Найджелом устроили пир. Сначала молодой симпатичный официант в ресторане принес жирную уху, потом большое блюдо с запеченной целиком рыбой. Далее были свежие лобстеры в соке лайма. Мы съели сколько влезло, запивая манговым соком. Затем официант принес спагетти, блюдо козлятины, бананы и корзину с булочками. Когда мы наконец сказали, что хватит, он еще успел принести разрезанную на ломтики папайю и предложил чай.

После ужина Найджел

пошел в общую гостиную и сел смотреть по телевизору Олимпиаду из Пекина, а я вернулась в номер и снова попробовала отправить мое сообщение с фотографиями. Опять на экране выскочила ошибка. Поздней ночью, когда прошли все сроки, я решилась на последнюю попытку. И – о чудо! – связь не прервалась. Через пятнадцать минут ожидания мой текст и фотографии отправились адресату на другом конце света.

Статью напечатали пару дней спустя, в понедельник, в выпуске «Адвоката» под заголовком: «В Сомали или нигде».

К тому времени я и сама буду служить живой иллюстрацией этого заголовка. В понедельник я буду неизвестно где.

Глава 16. Похищение

Потом я поняла, что нас пасли, наблюдали за нашим отелем. Они знали, что мы там живем. В точности не знали, кого они берут, но знали, что иностранцев. Все было спланировано заранее – насколько может быть спланировано похищение: ружья смазаны, силки расставлены, наняты исполнители, подготовлено надежное место, чтобы нас спрятать. Возможно, нас сдал кузен кузена того официанта, что работал в ресторане. Возможно, виноват был наш блестящий черный «мицубиси», на каких разъезжают миллиардеры. Глядя на такую машину, редкий сомалиец не захочет поживиться за счет ее пассажиров. Скорее всего, кому-то из служащих отеля – водителю, охраннику – предложили деньги за информацию о наших передвижениях. Словом, кто-то – уж не знаю кто – нас продал.

В субботу двадцать третьего августа Найджел с утра надел розовую рубашку с орнаментом пейсли и дизайнерские джинсы. Мы спали на противоположных концах нашей королевской кровати. Это нас напрягало. Он посылал имейлы своей девушке в Шотландию, мне один раз позвонил из Багдада мой приятель – американский журналист, с которым я недолго встречалась. Что до Найджела, то, разлюбив его, я пока не умела быть ему другом. Быть коллегами у нас получалось немного лучше.

За два с половиной дня в Сомали мы увидели лишь малую часть того, что хотели увидеть, поскольку остальное было слишком опасно. Теперь мы возлагали надежды на прибытие канадского военного корабля, конвоирующего судно с гуманитарным грузом. Мы побывали в Старом городе, где было относительно спокойно, увидели белые заброшенные итальянские виллы, бассейны без воды, видевшие лучшие дни. В больнице мы видели множество гражданских с огнестрельными ранениями, без рук и ног. Всякий раз, когда мы выходили из машины, нас окружали вооруженные автоматами Калашникова охранники. Несмотря на оружие, мне казалось, что они не слишком бдительно нас охраняют.

Жаркое солнце светило в окно, кричали петухи. Найджел повязал на шею красный шарф и надел огромные авиаторские очки с синими стеклами. В таком виде он собирался на встречу с командой угандийского минного тральщика. Я решила, что не поеду. Мне хватало шипения и грохота взрывов с соседней улицы – мины рвались прямо у нас под боком.

– Ты прикалываешься? – спросила я.

– А что такое?

– Здесь нельзя так одеваться, Найдж. Африканские солдаты тебя не поймут. Это просто невозможно.

Когда-то мне нравился стиль Найджела, его любовь к ярким цветам и дизайнерским маркам одежды. Но сейчас это казалось признаком инфантильности. Бросив на меня испепеляющий взгляд, он снял шарф и очки, но остальное оставил как есть.

Внизу Аджус сообщил нам, что минеры сейчас высаживаются на угандийской военной базе близ аэропорта, но ехать сегодня к ним «не самая лучшая идея», зато он обещал уточнить, можно ли проехать в лагерь беженцев, куда нам не удалось попасть накануне. Начальником в лагере была Хава Абди, знаменитый сомалийский врач-гинеколог, которая открыла у себя на ферме первую и единственную в стране клинику для женщин. Когда в 1991 году началась гражданская война, она позволила беженцам расселяться на своей земле, и теперь их число перевалило за девяносто тысяч. Тем временем, несмотря на угрозы Аль-Шабаб, доктор Хава продолжала работать и расширять свою клинику. Еще она вела образовательную программу для женщин. Две ее дочери, отучившись на Западе, вернулись, чтобы ей помогать. Словом, мне было бы очень интересно взять у нее интервью.