Дом в небе
Шрифт:
Мусульманская молитва состоит из циклов, называемых ракаат. В зависимости от времени суток цикл повторяют два, три или четыре раза, что немного напоминает приветствия солнцу в йоге. Каждая молитва сопровождается движениями. Начинают молитву стоя, потом опускаются на колени, кланяются, касаясь лбом пола, садятся на пятки, в созерцании, затем начинают все заново.
Каждый цикл начинается с семи первых строк из первой главы Корана, охватывая затем и другие главы, суры. Самые прилежные мусульмане заучивают наизусть весь Коран – все 114 сур,
У меня плохо выходило молиться. Я была неловкая. Я неправильно располагала руки возле ушей и забывала прятать мыски ног, когда кланялась. Арабские слова смешивались у меня в голове. Некоторые фразы я помнила по Ираку, но тут мы учили не предложения, а скорее слоги, соединяя их вместе, – пару слов за одно занятие. Бис-миллахил рахман ар-рахим, аль-хамду лиллахи рабб ель ала-меен.
Я узнала, как нежно может это звучать, как слова и фразы могут струиться, прибывать и убывать, подобно волнам. В одном месте я запнулась.
– Ар… ар-рахим?
Абдулла уловил вопрос в моем тоне.
– Нет! – рявкнул он, наклоняясь. – Неправильно.
Он не обладал ангельским терпением.
Для разговорного арабского моя копия Корана была бесполезна, поскольку арабский там был представлен в виде нечитаемых закорючек, без всяких фонетических знаков. Поэтому я записывала за Абдуллой в блокнот нужные слова английским алфавитом, чтобы потом практиковаться. У стены напротив сидел Джамал, подтянув к подбородку худые колени, и терпеливо вдалбливал ту же науку в голову Найджела.
– Не могли бы вы повторить последнюю часть? Не так быстро.
Но Абдулла покачал головой и поднялся, давая понять, что урок окончен.
– Плохо, Амина, – мрачно изрек он и указал подбородком на Найджела-Ноаха, будто тот, в отличие от меня, схватывал все на лету. – Ар-рахман ар-рахим. Малики йом ул дин. Ийяк наабуду уа ийяка настаим. Ихдина ассират ал муста-куим, – выпалил Абдулла одним духом и затем, смакуя свой скудный английский, нарочито медленно проговорил: – Ты очень глупая женщина.
Рай в исламе – это совершенно особое понятие. Всю жизнь правоверный мусульманин стремится попасть в рай. Он верит, что любые удовольствия, удобства, красоту, богатства, недоступные ему в этом мире, он обретет в раю, где нет ни боли, ни бедности, ни войн. Рай – это такой огромный и красивый сад. Там все носят красивые одежды, там повсюду лежит щедрое угощение и стоят удобные диваны, расшитые драгоценными камнями. Там тенистые леса, мускатные горы и прохладные речные долины. В раю настолько идеальный климат, что фрукты никогда не портятся, а человеку там всегда тридцать три года и ни днем более. За воротами рая кончаются все земные невзгоды и наступает вечное счастье и блаженство. У ворот ждут ангелы, приветствуя всех входящих. «Мир тебе, входящий, терпеливо дожидавшийся этого светлого часа, – говорят они. – Добро пожаловать!»
Чем больше я читала про рай, тем тверже убеждалась, что мальчики ждут именно этого, об этом они молятся пять раз в день, будто у них зарезервировано местечко в раю, за которое они ежедневно вносят малую часть платы, пока не выплатят все и не настанет время встречи с ангелами.
К счастью, моя копия Корана была снабжена примечаниями
Если Абдулла и подозревал меня в лицемерии, то виду не подавал. Он стал часами просиживать у нас в комнате, пристально глядя мне в лицо, с неослабевающим вниманием надзирая за моими первыми шагами в произнесении молитв по-арабски. Если мне удавалось выдать кусок текста длиной в несколько минут без единой запинки или паузы, Абдулла хвалил меня. «Ты очень умная, – говорил он. – Это хорошо». Но стоило мне оплошать, его настроение мгновенно менялось. Он пользовался моим промахом, чтобы излить на меня свою ярость. Однажды я взглянула ему в лицо, пытаясь понять, в чем моя ошибка, но он закричал: «Смотри вниз!» – и замахнулся, намереваясь ударить меня. У него, я заметила, были огромные руки.
Когда он ушел, мы с Найджелом стали вслух обсуждать, чем могли быть вызваны его вспышки ярости – опьянением властью или психическим заболеванием. Но, так или иначе, он, кажется, считал, что я его собственность.
Пошла третья неделя нашего заточения, и я, изучая новый язык и религию, радовалась тому, что мне есть чем занять время. Когда мы с Найджелом оставались одни, мы сравнивали свои выписки из Корана. Найджелу особенно нравились правила, которые Аллах установил насчет обещаний и клятв. Если ты дал клятву именем Аллаха, ты обязан ее исполнить. Найджел хотел заставить главарей поклясться, что они нас освободят.
Мальчики, собравшись во дворе группой, читали молитвы даже вне расписания. Их голоса сливались в один продолжительный гул. Интересно, как им удается так долго не отвлекаться? – удивлялась я. Неужели они действительно имеют глубокую веру? Я ожидала, что молитвой руководит кто-то из старших – капитан или Али, – но оказалось, что маленький кроткий Хассам, чуть ли не самый младший. Хассаму было шестнадцать лет. Джамал пояснил, что отец Хассама – имам в мечети, и потому он много знает из Корана, и его выбрали для ведения молитвы. Он стоит впереди, лицом к Мекке, и читает на память молитву, а они все стоят рядами позади него. Я видела сквозь щель в туалете, как он примеряет на себя роль старшего. Он пел молитвы громким чистым голосом, жестами подчеркивая вступление для остальных.
Я и Найджел тоже должны были молиться в нашей комнате. Найджелу полагалось стоять впереди меня, потому что он мужчина и потому что главный. Часто Джамал приглашал его молиться вместе со всеми во дворе. Найджел, понятно, не мог отказаться, и уходил, бросив на меня виноватый взгляд. Меня как женщину они бы никогда не пригласили присоединиться к ним. Я не могла лишний раз глотнуть свежего воздуха, как Найджел, но зато, оставшись одна, могла пренебречь молитвой. Я знала, что никто не побеспокоит меня до конца молитвы, и была рада просто сидеть, уставившись в стену.