Дом веселых нищих
Шрифт:
Наступило утро. Прошли последние части пехотинцев, а за ними потянулся длинный обоз и долго наполнял грохотом улицы.
Наконец проехала запоздавшая двуколка.
Улицы опустели, и сразу стало тихо и скучно. Тут только спохватившись, ребята побежали домой. Роман поднялся по лестнице и тихонько стукнул в дверь.
— Кто там? — спросил голос через некоторое время.
Роман обрадовался, узнав голос Тоффера.
— Это я, Иван Иваныч, откройте.
— Поздно, — сказал Тоффер,
— На улице. Солдат глядел. Много как, так и идут все время, и сейчас идут, — соврал Роман, проходя к Тофферу в комнату. — Германцам попадет.
Он посмотрел на Тоффера и увидел, что тот даже не слушал. Иван Иванович стоял, прислонившись к раме, и глядел в окно. Лицо его было задумчиво.
— Иван Иваныч .
Тоффер вздрогнул . Отвел глаза, посмотрел на Романа.
— Что с вами? — спросил Роман.
Тоффер долго медлил ответом, потом, повернувшись, со вздохом сказал:
— Подумай, Роман, сколько людей погибнет в этой войне.
— А германцы? Им тоже попадет, — сказал Роман, пытаясь ободрить Тоффера.
— А германцы разве не такие же люди?
— Такие же люди. А раз нападают?
Было видно, когда Тоффер, улыбнувшись, сказал:
— Глуп ты еще, а то бы я объяснил тебе. Совсем войны не надо.
Иван Иваныч говорил тихо, не обращая внимания на Романа. Роман молчал и вертел в руках выпуск Пинкертона, который с вечера таскал в кармане.
Вдруг Тоффер перестал говорить и подошел к Роману. Взял из рук книжку, прочел название.
— Нат Пинкертон. Зачем ты читаешь эту дрянь?
— И вовсе не дрянь. Интересно.
— Выдумки все это. Нет таких сыщиков.
— Ну да, нет! Скажете тоже!
— Конечно, нет.
Роману стало смешно. Иван Иваныч большой, а о Пинкертоне ничего не знает.
— Есть, — сказал он. — Посмотрим, что есть…
— А докажешь? — усмехнулся хитро Иван Иваныч.
Роман фыркнул:
— Еще бы не доказать. И докажу.
— Как же это? В Америку поедем?
— Не надо и Америки. Я здесь видел Пинкертона.
Иван Иваныч изумленно вытаращил глаза и громко расхохотался.
— Нечего смеяться, — буркнул , Роман. — Сам видел. Врать не стану. Пинкертон, настоящий сыщик. И конфетами меня угощал.
— Верно?
— А то, думаете, вру?
Но Тоффер все еще смеялся.
— О чем же вы с ним говорили? — спросил он. — О кинематографе?
— Фига, — разозлился Роман. — Он преступников ловит. Он и о вас спрашивал.
Тоффера словно подбросило — и смеяться перестал.
— Как ты сказал? — нахмурившись, спросил он.
А Роман нарочно не торопился отвечать. Тогда Иван Иваныч взял стул и сел рядом с Романом.
— Ну-ка, выкладывай, — деловито сказал он. — Рассказывай все подробно.
— А все. Как живете, что делаете, кто к вам ходит, о чем разговариваете.
— А ты?
— Ну, я не дурак — сказал Роман. — Насчет разговоров ничего не сказал.
Сообщение взволновало Тоффера. Он долго расспрашивал о Пинкертоне. Интересовался даже, как тот был одет и какая на нем шляпа. Потом он долго ходил по комнате и что-то бормотал под нос.
Роман вспомнил про Ленку и кстати рассказал о дворнике. Тоффер внимательно слушал. Потом зевнул, сказал:
— Чепуха все. Иди спать и не рассказывай никому о Пинкертоне. А эти книжки брось все-таки читать.
Иван Иваныч подошел к этажерке, порылся в стопке толстых томов и достал книгу. Потом что-то написал на обложке и протянул книгу Роману,
— Вот возьми.
— Про сыщиков?
— Нет. Про одного мальчика, но очень интересная, только попробуй, начни…
Роман оглядел книгу. На обложке большим красными буквами стояло одно слово:
РЫЖИК
Название было непонятное и неинтересное.
ИМЕНИНЫ
На Троицком проспекте, раньше тихом и пустынном, теперь каждый день учили солдат. С раннего утра разбитые повзводно новобранцы проделывали военные упражнения, а бравые унтеры, важные, как петухи, грозно командовали:
— Взвод!.. Отставить!..
Целыми днями марширующие новобранцы ревели с присвистом песню:
Пишет, пишет царь германский,
Пишет русскому царю:
«Я Россию завоюю,
Сам в Россию жить пойду».
На задворках, в пустовавшем двухэтажном флигеле, открылась фабрика военного обмундирования. Загудели швейные машины. Двор огласился песнями работниц-швеек. Ежедневно к фабрике подъезжали возы. Привозили полотно, вату, большие пачки катушек с нитками, увозили зеленые тюки гимнастерок и большие кипы белья.
Роман целые дни проводил с ребятами во дворе. Домашние дела его не интересовали, да и что особенного могло произойти дома?
Но однажды, придя домой, застал мать в слезах. Колька потихоньку сказал:
— Александра мобилизовали. Завтра на фронт.
На другой день встали все не по обычному рано. Разбудили и Романа. Вместе пили чай. Даже дед не пошел на работу. Старший брат был в новеньком обмундировании. Сидел за столом важно, как именинник, с вытянувшимся лицом и даже не шутил. В глазах его Роман подметил что-то похожее на испуг.
После чая брат позвал Романа и, вытащив из сундука новенькую хрестоматию, подал ему.
— Это тебе подарок, — сказал он. — Осенью учиться пойдешь, на память.