Дом Ветра
Шрифт:
***
Осень 1940.
Лондон бомбили каждый день, надеясь разрушить до фундамента. 9 сентября они совершили первый налет, и теперь бомбы взрывались не только в других графствах. Пятьдесят семь дней подряд, находясь в Грин-Хилле загородом Англии, Урсула слышала, как тарахтят самолеты. В эти печальные дни Артур всегда был в госпитале, привозили множество раненых, с оторванными конечностями и осколками в плоти. Она скучала без него, каждый вечер он звонил, и она слышала треск в трубке и его усталый голос. Все эти пятьдесят семь дней она молилась за него и за друзей, оставшихся
Урсула поднялась с постели. Артур снова пропадал в госпитале. В прежние времена она бы приревновала его к работе, но сейчас новый статус обязывал. Она не должна ревновать к долгу и стране. Урсула быстро причесалась и умылась холодной водой — для горячей почти не осталось дров. Облачилась в брюки и потрепанный свитер, спустилась вниз завтракать. Нэна поджарила яичницу с гренками, замоченными в молоке с солью.
— Доброе утро, мам, — Энди поцеловала мать, садясь рядом с ней.
— Где Чарли? — Урсула подала дочери ее любимый джем.
— Сказал, что не в настроении. Мама, когда это закончится? — Энди сдула челку с глаз. «Надо подстричь ее», — подумала Урсула.
— Дорогая, я не знаю. Твой брат просто не вырос. Твой отец в этом возрасте был решительным, ему приходилось выкручиваться, — зазвонил телефон. Урсула остановила Энди рукой, показывая, что сама ответит. — Алло?
— Урсула, милая, — она прикрыла ладонью трубку, говоря Энди: — Это папа. Здравствуй, любимый, — она не скрывала радости в голосе.
— Урсула, твой отец умер, — ее словно ударили. — Ты меня слышишь?
— Да, — потерянно прошептала она, прикладывая кулак ко рту. Костяшки пальцев побелели, а в уголках глаз выступили слезы. — Я приеду, — она замолчала, а потом добавила: — Мы приедем.
— Мам, что случилось? — Энди подошла к матери, обнимая ее за плечи. Она уже догнала мать в росте, и однажды их приняли за сестер.
— Твой дед умер, — у Урсулы дрожали губы.
Рамсею Гранджу еще не было семидесяти, но он прожил насыщенную жизнь, его потомки могли им гордиться. Его здоровье подкосила внезапная смерть старшей дочери, отъезд внучки, война и океан, разделивший его со младшей дочерью.
После похорон Рамсея дом на Логан-Плейс заколотили до лучших времен, Кэтлин вернулась в дом сына и невестки. Урсула не смогла долго горевать, ибо горечи еще придется хлебнуть много, она познает ее вкус сполна. Так заканчивалось их печальное десятилетие, а ведь когда-то все было так прекрасно. Слова «печаль» и «горечь» затмили все, превращая в рабов остальные эмоции и радости. Все только начиналось...
***
Войдя в дом с охапкой корреспонденции и услышав печальные новости из Европы, стало немного не по себе. В это время в Англии уже прохладно, льют проливные дожди, туманы по утрам мягко, словно пуховое одеяло, обволакивают город, а листья, как пестрые бумажки, танцуют свой озорной танец. Но вряд ли там видят это великолепие: другие заботы на время отвлекают от всего на свете. Конечно, сюда тоже приходят дожди, прибивая пыль к дороге, но в такие минуты все больше охватывает хандра.
Виктор стал складывать в одну стопку газеты, в другую письма для Мелоди и Даниэля,
Рамсей умер... Умер Рамсей... Виктор сел в кресло. Его учитель, его тесть ушел в иной мир. За эти двадцать шесть лет он стал ему всем. Именно Рамсей заметил его, выделил среди прочих студентов и впоследствии стал для него всем. Боже, что же он скажет Диане? Она обвинит его во всех смертных грехах. Ведь именно он настоял, чтобы они уехали из Лондона, именно он уверял ее, что так будет лучше всем. Но и не сказать он не имеет права.
— Виктор, — Диана, цокая каблучками, вошла в гостиную. — Что с тобой?
— Рамсей умер, — он так редко показывал ей, что у него на душе. Лишь в редкие минуты ей удавалось застать его врасплох и каким-то чудом спасти от эмоциональной бездны.
— Папа, — прошептала она.
— Мне очень жаль, Диана. Я...
— Ничего ты не понимаешь! — вспылила она. — Это ты во всем виноват! Я даже не смогла похоронить отца!
— Как будто ты одна что-то потеряла! — крикнул он. — Я потерял отца и учителя второй раз!
— Не делай из себя мученика! — он подскочил к ней.
— Я делаю?! Я думал о своей семье прежде всего! Ты знаешь, что твориться в Лондоне, что пятьдесят семь дней его бомбили?! — он замолчал.
— Плевать! Эгоист! — она замахнулась, собираясь дать пощечину, но мужчина схватил ее за запястье.
— Думай, что хочешь, дорогая. Я опять все спущу на тормозах! — она слышала, как его сердце бешено бьется.
— Тогда в этот раз мы разведемся, — прошептала она. — О Виктор, — река хлынула, шлюзы открылись, слезы горячим потоком побежали по щекам. — Виктор, — она прильнула, он обнял ее, нежно гладя по волосам. — Виктор...
— Ничего, ничего. Это должно было случиться когда-нибудь, — они долго стояли прижавшись друг к другу, утешая, даря надежду на лучшую жизнь.
***
Весна — осень 1941.
Письма с Ближнего Востока приходили редко, Мария порой боялась их читать, смотреть на стопку почты, приходившей и из Аргентины, и с других концов страны; найти среди них похоронку из Египта. На Ближнем Востоке немцы стремились взять под опеку нефтеносные армии, подчинив Францию, Гитлер получил ее протектораты, если он завоюет Англию, следующим станет Иран, а потом... страшно подумать, что случится потом. Всю весну Югославия дралась за свою свободу, уже пол-Европы лежало у ног немцев, а у Британии уже почти не было сил держаться и бороться.
Письма из Аргентины почти перестали приходить, в море разворачивались жестокие бои. Германия еще мечтала, отрезав все морские пути Англии, сломить ту окончательно, с другой стороны Япония ломилась в англо-французские колонии, подчиняя одну за одной, оставляя за собой выжженное поле. Мир дрожал и готов был рухнуть под натиском темных сил. 22 июня рано утром Германия напала на СССР. Вильям приносил дурные вести: то там, то тут противники Гитлера нанесли поражения. Десятилетие началось печально.