Дом Земли и Крови
Шрифт:
— Ты даже не представляешь, — проворчала Брайс. — Я не ходила ни на одно свидание, пока не попала в ККУ.
Брови Ханта поползли вверх.
— Неужели? Я думал… — он покачал головой.
— Что ты думал?
Он пожал плечами.
— Что человеческие мальчики ползали за тобой по пятам.
Она с трудом удерживалась, чтобы не взглянуть на него, когда он говорил о человеческих
Она предполагала, что так оно и есть, технически, но этот намек на мужское высокомерие…
— Ну, если они и хотели, то не смели этого показывать. Рэндалл был для них практически богом, и хотя он никогда ничего не говорил, все они вбили себе в голову, что я была категорически запрещена.
— Это было бы недостаточно веской причиной, чтобы я держался подальше.
Ее щеки вспыхнули от того, как он понизил голос.
— Ну, если не считать того, что я боготворила Рэндалла, я тоже была другой. — Она указала на свои заостренные уши. Ее высокое тело. — Слишком Фэйри для людей. Горе мне, верно?
— Это укрепляет характер, — сказал он, осматривая витрину, полную опалов всех цветов: белого, черного, красного, синего, зеленого. Радужные вены бежали по ним, как сохранившиеся артерии от самой земли.
— А это еще зачем? — спросил он у гуманоидной женщины с черными перьями, стоявшей за витриной. Сорока
— Это талисманы удачи, — сказала сорока, махнув перистой рукой над подносами с драгоценными камнями. — Белый — для радости, зеленый-для богатства, красный-для любви и плодородия, синий-для мудрости… выбирайте сами.
— А для чего черный цвет? — спросил Хант.
Ониксовый рот Сороки изогнулся вверх.
— Противоположность удаче. — Она постучала пальцем по одному из черных опалов, хранившихся в стеклянном куполе. — Засунь его под подушку своего врага и посмотри, что с ним будет.
Брайс откашлялась.
— Как бы это ни было интересно…
Хант протянул сороке серебряную марку.
— Белый.
Брови Брайс поползли вверх, но Сорока заметила марку и сунула белый опал в ожидающую ладонь Ханта. Они ушли, не обращая внимания на ее благодарность за их покупку.
— Я вовсе не считала тебя суеверным, — сказала Брайс.
Но Хант остановился в конце ряда прилавков и взял ее за руку. Он положил на нее опал, камень был теплым от его прикосновения. Размером с воронье яйцо, он мерцал в первых лучах солнца высоко над головой.
— Тебе не помешает немного радости, — тихо сказал Хант.
Что-то яркое вспыхнуло в ее груди.
— И тебе тоже, — сказала она, пытаясь вложить опал обратно в его ладонь.
Но
— Это просто подарок.
Лицо Брайс снова потеплело, и она, улыбаясь, смотрела куда угодно, только не на него. Даже несмотря на то, что она чувствовала его пристальный взгляд, задержавшийся на ее лице, пока она убирала опал в карман куртки.
***
Опал был просто глупостью. Импульсивное решение.
Скорее всего, чушь собачья, но Брайс, по крайней мере, убрала его в карман. Она никак не прокомментировала, насколько заржавели его навыки, поскольку прошло уже двести лет с тех пор, как он в последний раз думал купить что-то для женщины.
Шахар улыбнулась бы этому опалу — и вскоре забыла бы о нем. В ее алебастровом дворце были целые склады драгоценностей: бриллианты размером с солнечные шары; массивные блоки изумруда, сложенные как кирпичи; настоящие ванны, наполненные рубинами. Маленький белый опал, даже для радости, был бы подобен песчинке на пляже длиной в несколько миль. Она бы оценила этот подарок, но, в конечном счете, позволила ему исчезнуть где-нибудь в ящике стола. И он, столь преданный их делу, вероятно, тоже забыл бы об этом.
Хант стиснул зубы, когда Брайс направилась к ларьку со шкурами. Подросток — судя по запаху, кошачий оборотень-была в своей долговязой гуманоидной форме и наблюдала за их приближением с того места, где она сидела на табурете. Ее каштановая коса была перекинута через плечо, почти касаясь телефона, который она лениво держала в руках.
— Эй, — сказала Брайс, указывая на груду лохматых ковров. — А сколько стоит один из них?
— Двадцать серебряных монет, — сказала оборотень так же скучающе, как и выглядела.
Брайс ухмыльнулась, проводя рукой по белой шкуре. Кожа Ханта натянулась на его костях. Он почувствовал это прикосновение прошлой ночью, когда она гладила его перед сном. И теперь, поглаживая овчину, он чувствовала это.
— Двадцать серебряных монет за снежную шкуру? Разве это не слишком мало?
— Моя мама заставляет меня работать по выходным. Она бы разозлилась, если бы продала его за то, что он на самом деле стоит.
— Очень мило с твоей стороны, — усмехнулась Брайс. Она наклонилась вперед, понизив голос. — Это прозвучит странно, но у меня есть к тебе вопрос.
Хант держался в стороне, наблюдая за ее работой. Непочтительная, приземленная тусовщица, просто ищущая новые наркотики.
Оборотень едва подняла голову.
— Ну и что?
— Ты не знаешь, где здесь я могу найти что-нибудь… веселое?
Девушка закатила свои каштановые глаза.
— Хорошо. Давай послушаем это.
— Что послушаем? — Невинно спросила Брайс.
Оборотень подняла свой телефон, печатая что-то с окрашенными в радугу ногтями.