Дома стены помогают
Шрифт:
Она зябко поежилась.
— Если бы ты знал, до чего неохота уезжать отсюда! Здесь, можно сказать, вся жизнь, вся как есть прошла, здесь мы с Васей почти полсотни лет прожили, отсюда, думала, меня ногами вперед выносить будут…
— Не надо об этом думать, — сказал он. Она спокойно возразила:
— Почему не надо? Мне в самый раз о таком вот толковать, тебе, к примеру, рано, а мне — в самый раз!
Снова вздохнула, кутаясь в вязаный платок, который Василий помнил, кажется, с самого детства.
—
Неожиданно для себя он произнес:
— Хотите, я с вами поеду?
— Как это со мной? — не поняла Евдокия Алексеевна.
— Очень просто, отдам свои комнаты и пропишусь к вам, вместе жить будем, хоть здесь, хоть в новом районе.
Улыбка тронула ее губы.
— Что-то я тебя, тезка, не пойму.
— По-моему, все очень просто, не понять трудно. Я к вам…
— Это я понимаю, — перебила она его — Только зачем тебе? Ты еще мужик молодой, в самой поре, еще женишься, найдешь свое счастье, свою судьбу, зачем же тебе с какой-то старухой вместях селиться?
Он ответил серьезно:
— Вы для меня не какая-то старуха, а самый теперь на всей земле близкий человек, ближе вас никого у меня нет…
Но она не согласилась с ним:
— Ни к чему тебе это, тезка. Зачем?
— Может быть, вы не хотите, чтобы мы вместе жили? — спросил он.
— Да что ты, — почти испуганно возразила она. — Неужели думаешь, не понимаю, что с тобою вдвоем мне куда как веселее и лучше будет? Ведь когда дома одна-одинешенька, до того иной раз тоска за душу берет…
Он подумал о том, что и его, случается, тоска берет за душу и никуда от нее не деться, никуда не скрыться. Одно утешение — хорошенько устать на работе, так, чтобы прийти домой, ни о чем не думать, не вспоминать, сразу валиться в постель, закрыть глаза и упасть в темную, без дна пропасть…
И еще он подумал, что стал бояться свободных дней, праздников, выходных, когда не знаешь, куда себя приткнуть, потому что мысли о невозвратном не покидают ни на минуту…
Когда он шел навестить Евдокию Алексеевну, он и не рассчитывал как-то переменить свою жизнь. Вдруг в один миг предложил ей поселиться вместе и, выговорив то, что хотел, внезапно обрадовался. Да, должно быть, это самое верное решение! И ни к чему отступать от него. Вместе им будет теплее, легче, кончится постылое одиночество как для него, так и для нее. И, приходя домой, он уже не будет томиться в четырех пустых стенах, ему будет о ком заботиться, с кем говорить и вспоминать…
Но она все еще противилась. Она, должно быть, боялась как-то обременить его, связать ему руки.
— Я уже старая, — сказала. — Всяко со мною случиться может. Вдруг тяжело заболею
— А если бы моя мать заболела, разве я бы ее бросил? — спросил он.
— Я не мать тебе, — сказала она. Он произнес по-прежнему серьезно:
— У меня кроме вас никого-никого на всем свете…
Она хотела было сказать снова, что его одиночество ненадолго, что он еще найдет свою судьбу, и все может повернуться иначе, и он не будет одиноким, но посмотрела на его лицо, которое помнила тем, юным, без единой морщинки, беззаботным, открытым.
Сколько лет прошло с той поры? Наверное, с четверть века, никак не меньше. Теперь на нее смотрели его глаза, усталые, в сетке морщин, слегка сощуренные, в темноте она не видела седину, щедро осыпавшую его волосы, но ей казалось, она видит все — и седые пряди, и резкие морщины на лбу, на щеках…
Теплое, почти материнское чувство к этому человеку охватило ее. Она взяла его руку, сжала ее обеими своими ладонями, он наклонился к ней, обнял ее худые плечи другой рукой, и так они долго стояли без слов, молча, думая об одном и том же…
Старший брат
Рассказ
Когда Козырев вышел из дома, навстречу ему попалась почтальонша Дуся, которая хорошо знала чуть ли не всех проживавших в близлежащих домах. И не только по фамилии и по имени-отчеству.
Если спросить ее про кого-либо, мгновенно ответит, где учится или работает, женат ли, сколько детей и какого примерно возраста дети.
— Василий Михалыч, — прокуренным голосом проскрипела Дуся, — а ну, получайте, прямехонько в собственные руки…
Остановившись, быстро отыскала среди многих писем и открыток нужный конверт.
— Вот оно…
Козырев мельком глянул на обратный адрес: откуда-то из Винницкой области, село Точечки, какое смешное и в то же время теплое название, пониже написано «Отряд номер пять».
«Вот еще, — подумал Козырев, — Винницкая область, Точечки, и отряд номер пять, не иначе, какая-то ошибка…»
Еще раз глянул на конверт, адрес точный, правда, без индекса: Москва, Ульяновская, дом… квартира… Козыреву Василию.
Все вроде бы верно.
«Ладно, после прочту», — решил Козырев, подходя к троллейбусной остановке.
В этот самый момент и подошел нужный троллейбус.
Козырев сел у окна, стал глядеть на улицу, которая текла за окном, безостановочно и неиссякаемо, словно река…
Козырев ехал в строительное управление, с которым они уже свыше года тому назад заключили договор на соцсоревнование.
Надо было, как выражался начальник Козырева, знаменитый на всю Москву строитель Кадочкин, «уточнить некоторые моменты и различные обстоятельства».