Дома стены помогают
Шрифт:
Недавно тетка объявила:
— Только до весны оставляю тебя, а весной иди, куда твоей душеньке угодно, поскольку мне давно уже надоело холостое состояние, я рассчитываю обзавестись семьей, а ты мне, ясное дело, будешь помехой, ведь ты, хочешь не хочешь, а моложе меня…
Майя не стала возражать тетке.
«Ладно, — решила. — Уж как-нибудь перезимую, к весне что-нибудь придумаю…»
Она была из породы неунывающих.
— Где вы живете? — спросил Федя.
— В Богородском, — ответила Майя, — завод
— Нет, — сказал Федя, — не знаю.
— Так я живу рядом, чуть левее. Такой дом с флюгером на крыше.
— Должно быть, это где-то далеко, — сказал Федя.
— Далеко, — согласилась Майя. И снова, совсем как Римма Ростовская, сощурила глаза. — А что же делать, по-вашему? Может быть, остаться вот здесь, на улице?
— По-моему, пошли ко мне, — сказал Федя.
— К вам? — переспросила Майя.
— Ко мне, — повторил Федя. — Я живу недалеко, на Малой Бронной, у меня отогреетесь, а потом двинем дальше, к вам. Обещаю теплые трубы, горячий чай и музыку…
Майя сильно замерзла; ноги ее, из кокетства обутые в легкие туфельки, превратились в окоченевшие ледышки. И, по правде говоря, до того неохота было топать в Богородское, в теткину обитель…
Федя проживал в тесной, впрочем довольно уютной комнатке, рядом с кухней.
Квартира была, как видно, большая, населенная, на кухне тесно стояли столы, а на столах примусы, керосинки, на полках множество кастрюль, сковородок, мисок…
Когда Федя с Майей проходили через кухню, три или четыре хозяйки, стоявшие возле своих столов, яростно впились глазами в Майю.
Кто-то прошипел вслед:
— Ну и дылдушка…
Но Майя и бровью не повела. Дылдушка? Пускай! А что, быть малявкой, от горшка два вершка, лучше?
Федя плотно закрыл дверь, усадил Майю в единственное кресло, из которого упрямо лезли конский волос, морская трава, кривые пружины — всяческая ерунда, обитающая обычно внутри мягкой мебели, снял с Майиных ног туфли и заставил Майю вытянуть ноги к радиаторам центрального отопления, пылавшим на славу.
— Как, согрелись? — спросил немного погодя.
Майя блаженно шевелила ожившими пальцами ног.
— Не то слово!
— То-то же, а то пока еще вы добрались бы до своего дома…
— Это не мой дом, — сказала Майя. — У меня здесь нет дома.
— Как так?
— Очень просто. Мой дом остался в Павлове, под Горьким, там у меня мама и две сестренки, а здесь я живу временно у тетки.
— Видно, вам не очень-то нравится жить у нее?
— Чего ж тут нравиться, — ответила Майя. — А вы здесь один живете?
— Как видите.
Майе очень хотелось знать, есть ли у него родители, жена, или просто девушка, но она никак не могла придумать, как бы спросить.
Федино серьезное, крепкоскулое лицо с крупными очками, скрывающими глаза, немного смущало Майю, ей казалось, что за очками его глаза
Федя, однако, сам первый решил прийти ей на помощь.
— Я — детдомовский, — сказал. — У меня никого на всем свете, ни родителей, ни сестер, ни братьев…
— Ни жены, — осмелев, продолжила Майя.
Федя кивнул:
— Ни жены, угадали. — Он помедлил немного. — Правда, здесь, в этой квартире, у меня появился друг, вернее, подруга.
— Вот как! — оживилась Майя. — Подруга! Кто же это такая?
— Ей хорошо за семьдесят, — сказал Федя. — Мы с нею подружились после одного случая. Ладно, ни к чему об этом…
— Почему ни к чему? — возразила Майя. — Нет уж, раз начали, давайте говорите…
Федя пожал плечами.
— Не знаю, чего тут говорить… В общем, я только-только переехал сюда, больница выхлопотала мне ордер на эту комнату, и я был, сами понимаете, на седьмом небе. И буквально на следующий же день внезапно у одной соседки приступ аппендицита. Соседи позвали меня, я ее осмотрел и немедленно вызвал «скорую». И сам отправился вместе со «скорой».
— Куда? К нам, в больницу?
— Куда же еще?
— И сами ее прооперировали?
— Нет, не я, а Витя Филиппов, мой коллега.
— А то я Витю Филиппова не знаю, — усмехнулась Майя. — Белобрысый такой? Родинка на щеке, вот здесь, верно?
— Родинка? — неуверенно переспросил Федя. — Не помню, кажется, есть.
— Говорят, у него руки хорошие.
— Еще какие! — подхватил Федя. — Можете себе представить, оказалось, и в самом деле аппендицит, горяченький, словно калач на огне. Витя пошел на аппендицит и вдруг увидел — инфильтрат в толстых кишках, пришлось и его слизнуть начисто заодно…
— И как ваша подруга, поправилась?
— На третий день уже встала. С тех самых пор все у нее как будто бы нормально.
— Наверно, она боялась операции, — сказала Майя, — шутка ли, в такие годы — да под нож ложиться…
— Конечно, боялась, — ответил Федя. — А что делать, если надо?
— Вам не было ее жалко?
— Было, — подумав, ответил Федя. — Только ненадолго.
— Почему ненадолго? На больше жалости не хватило?
— Не в этом дело, просто надо было не жалеть, а действовать.
— А вот я поначалу, как поступила в больницу, очень часто плакала, — сказала Майя.
— Почему? Слезные мешки засорялись или еще почему-либо?
— Какие там слезные мешки! Просто всех жалко было, всех без разбора. Утром войду в палату, гляжу, этот смеется, чего-то там рассказывает, может быть, анекдот, а я-то знаю, ему жить с гулькин нос осталось, в самом разгаре саркома обеих почек, а этого надо завтра к операции готовить, а вот тому цистоскопию, и он ее до ужаса боится, ночи не спит…