Дома вдовца
Шрифт:
Бланш. Это неправда, что тут написано? О состоянии домов?
Сарториус (спокойно). О нет, это чистая правда.
Бланш. Но мы в этом не виноваты?
Сарториус. Видишь ли, Бланш, если бы я отремонтировал как следует эти дома, пришлось бы повысить квартирную плату настолько, что бедняки не смогли бы ее платить и остались бы на улице, без крова.
Бланш. Ну так выгони их вон и пусти приличных жильцов. С какой стати нам терпеть неприятности из-за того, что мы даем кров всяким нищим?
Сарториус (широко
Бланш. Ах, я ненавижу бедняков. По крайней мере вот таких грязных, пьяных оборванцев, которые живут как свиньи. Если непременно нужно о них заботиться, пусть это делают другие. Как можно ожидать, чтобы люди нас уважали, когда про нас пишут такие вещи, как в этой мерзкой книжке.
Сарториус (холодно, с оттенком грусти в голосе). Я вижу, что мне удалось сделать из тебя настоящую леди, Бланш.
Бланш (вызывающе). Ты жалеешь об этом?
Сарториус. Нет, дорогая, конечно нет. Но знаешь ли ты, что моя мать была очень бедна, и в своей бедности не она была виновата?
Бланш. Может быть, но те, с кем мы хотим водить знакомство, этого не знают. А я в этом тоже не виновата и не понимаю, почему я должна из-за этого страдать.
Сарториус (в гневе). Кто это вас заставляет страдать, мисс? Где б ты была сейчас, если б твоя бабушка не простаивала по тринадцать часов в день у корыта, чтобы только поднять меня на ноги, почитая себя богачкой, когда ей удавалось заработать пятнадцать шиллингов в неделю?
Бланш (сердито). Жила б, наверно, так же, как она, вместо того чтобы жить лучше. А по-твоему, нужно залезть обратно в эти трущобы — вот те, что здесь описаны, и копошиться там в грязи в память бабушки? Мне противно об этом думать! Я знать об этом ничего не хочу! Я тебя за то и люблю, что ты воспитал меня для лучшей доли! (В сторону, отворачиваясь.) Я бы возненавидела тебя, если б ты этого не сделал.
Сарториус (сдается). Хорошо, дитя мое. Должно быть, для тебя, при твоем воспитании, естественно так чувствовать. Так именно и чувствуют настоящие леди. Не будем ссориться из-за этого. Больше тебе не придется страдать. Я решил отремонтировать эти дома и впредь пускать квартирантов совсем другого сорта. Ну? Ты довольна? Я только жду согласия владелицы земельных участков, на которых они построены, — леди Роксдэл.
Бланш. Леди Роксдэл?
Сарториус. Да. Но я рассчитываю, что и держатель закладной возьмет на себя часть риска.
Бланш. Держатель закладной! Ты хочешь сказать... (Не решается закончить. Сарториус делает это за нее.)
Сарториус. Гарри Тренч, да. И заметь, Бланш, если он одобрит мой план, мне придется встречаться с ним на дружеской ноге.
Бланш. И приглашать его к нам в дом?
Сарториус. Только по делу. Ты можешь не выходить к нему, если не хочешь.
Бланш (очень
Сарториус. Тут нельзя терять времени. Ликчиз поехал за ним.
Бланш (в смятении). Так он сейчас будет здесь! Что мне делать?
Сарториус. Советую тебе поздороваться с ним, как будто ничего не произошло, а затем уйти и не мешать нашему деловому разговору. Или ты боишься встретиться с ним?
Бланш. Боюсь! Нет, я не боюсь. Еще бы я стала бояться! Но...
Голос Ликчиза (за дверью). Прямо, прямо, доктор. Вы тут еще ни разу не бывали, но я-то знаю этот дом, как свой собственный.
Бланш. Они уже приехали. Не говори, что я тут. (Убегает в кабинет.)
Входит Ликчиз, а с ним Тренч и Кокэйн, оба во фраках. Кокэйн с чувством жмет руку Сарториусу. Тренч, какой-то огрубевший и надутый, — видно, он еще не примирился с нанесенной ему обидой, — коротко и сухо кланяется Сарториусу. Общую неловкость несколько рассеивает Ликчиз, который говорит без умолку, пока все они рассаживаются вокруг большого стола: Тренч ближе к камину, Кокэйн к роялю, а остальные между ними; Ликчиз рядом с Кокэйном.
Ликчиз. Ну, вот мы опять все вместе. Собрание друзей? Мистера Кокэйна вы помните? Он теперь со мной работает, помогает мне, как друг, насчет писем и прочего. Секретарь, одним словом. Я-то не бог весть какой писатель, литературного слога у меня нет, вот он и подпускает его куда надо, в письма или там в проспекты и объявления. Верно, Кокэйн? Что ж, зазорного в этом ведь ничего нет. Вот он мне и сегодня помог — уговорил своего старого приятеля, доктора Тренча, насчет того дельца, о котором мы с вами беседовали.
Кокэйн (с видом неподкупной добродетели). Нет, мистер Ликчиз, я его не уговаривал. Нет. Для меня это вопрос принципа. Я сказал ему: Гарри, это ваш долг — ваш долг! — превратить эти омерзительные конуры в удобные и благоустроенные жилища. Ваша обязанность, как человека науки, содействовать оздоровлению общества. В вопросах долга нет места уговорам, даже со стороны лучшего друга.
Сарториус (Тренчу). Я тоже, как прекрасно выразился мистер Кокэйн, смотрю на это как на свою обязанность; обязанность, которой я, быть может, слишком долго пренебрегал из сострадания к беднейшим нашим квартирантам.
Ликчиз. А конечно, обязанность, это же ясней ясного, джентльмены. Долг! В делах я, знаете ли, сам жох, своего никому не уступлю. Но раз долг — тут уж не поспоришь!
Тренч. Не знаю, почему это сейчас мой долг, а четыре месяца тому назад не было моим долгом? Для меня это просто вопрос выгоды.
Кокэйн. Стыдитесь, Гарри, стыдитесь! Позор!
Тренч. Заткнитесь, дурак!
Кокэйн вскакивает.
Ликчиз (хватая его за полу и удерживая на месте). Легче, легче, мистер секретарь. Доктор Тренч пошутил.