Домашние тапочки и пчелы
Шрифт:
– Так не возьмешь? Что же ты будешь делать в дороге?
– В дороге я буду спать!
– твердо сказал Холмский.
– А если не получится, буду разговаривать с пассажирами. Нет ничего интереснее разговора с живым человеком, у которого пусть простая, но своя живая судьба, свой смысл жизни. Для меня это бесценный материал - не как для детектива - а просто как для живого человека, который тоже время от времени думает, как ему жить дальше.
4. Блестящее завершение дела.
Холмского не было полтора дня, вернулся он только утром через день, измотанный и довольный, как мартовский кот. Вернулся радостный,
– Ну и как, Александр Васильевич, удачно съездил?
– нетерпеливо спросил я.
– Удачно!
– в радостном возбуждении отвечал Холмский.
– Ты знаешь, давно я не испытывал такого душевного подъема. То ли места, в которых я побывал, произвели на меня такое благотворное влияние, то ли встреча с Серебряковым. Но давай не будем торопить события - я расскажу всем сразу, а то тебе будет потом неинтересно.
К трем начали собираться гости. Без пяти три прибыл Соколов. Вошел, поздоровался, и сразу, настороженно: - Ну, как?
– Нормально!
– отвечал Холмский.
– Вот оно и хорошо!
– облегченно выдохнул Соколов.
– А то я, если честно сказать, волновался, что тебя подставил. Эти ребята - он неопределенно взмахнул рукой в сторону улицы - хоть и прикидываются политиками, а на самом деле самые настоящие бандюки. Кто его знает, что они могли бы утворить, если бы ты его не нашел.
– Что?
– посмеиваясь, сказал Холмский, - неужели моя родная милиция меня бы в этом случае не сберегла?
– Какое там! Что ты! Окстись! Тебе ли не знать наших порядков и возможностей.
– Да знаю! И радуюсь тому, что я им просто не нужен. Как тот неуловимый Джо, который потому и неуловим, что никто ловить его не собирался.
В это время в квартиру позвонили. Звонили настырно, не отнимая пальца от звонка. Холмский, снова морщась, пошел открывать. У порога снова стоял уже знакомый нам Стас.
– Здравствуй, Стас!
– приветствовал его Холмский, и добавил уже несколько сердито: - У вас так принято в Нижнем Новгороде, что ли, звонить и кнопку при этом не отпускать?
– Да я чего?
– неуклюже оправдывался Стас.
– Просто звонки разные бывают, иногда хазяева и не слышат, если коротко звонишь. А... А откуда это ты... вы про Нижний знаете?
– Он все знает!
– бросил на ходу Ширемырдин, стремительно проходя в квартиру из-за спины разинувшего рот Стаса.
– Он все знает, верно, Соколов? сказал он, за руку здороваясь со следователем московского уголовного розыска и одновременно снимая с головы свою синюю бейсболку. На этот раз он, подражая президенту, демонстрировал спортивный образ жизни - бейсболку дополняли бело-голубой спортивной костюм и толстые белые кроссовки.
– Здравствуйте! И как сегодня была с утра водичка в вашем бассейне? Мне показалось, что неважная, - участливо поинтересовался вернувшийся от входной двери Холмский у Ширемырдина.
– Здорово!
– развернулся к нему Ширемырдин.
– Паршивая, действительно, была вода - на днях чистили бассейн, сменили воду и так переборщили с хлоркой, что даже глаза пощипывала! Но - стой!
– а ты об этом откуда, интересно, знаешь?
– Интересно?
– Скорее, это защитная
– Наблюдательность - и никакого мошенничества!
– Эффектно, как фокусник, раскрывающий свои карты, произнес Холмский.
– Волосы, примятые бейсболкой, высохли кружком, потому что были с утра мокрые, сухие волосы так не приминаются. Но где с утра можно намочить волосы? Человека безалаберного только божья роса намочит. Дождя не было. Нормальный человек может принять душ. А богатому человеку с амбициями непременно нужен бассейн. Плюс глаза, красные от раздражения хлоркой, спортивный костюм - вот ответ и готов.
– Верно мыслишь, академик! Я ж говорю - рентген!
– А потом было еще деловое совещание у себя в офисе..., - продолжал издеваться Холмский.
– Да, правильно, опять своим пистоны в зад вставлял, чтоб шевелились быстрее... Но, черт побери!... А, ладно, все равно выкрутишься, навесишь какую-нибудь очередную свою лапшу. Давай, лучше, поближе к телу: как там поживает мой бухгалтер?
– Поживает он неплохо. Я с ним вчера целый вечер разговаривал.
– Как разговаривал!
– аж подпрыгнул бизнесмен и политик, - так быстрее говори, где он? И почему сразу мне не сказал?
– О том, где он, мы позже поговорим, а сейчас - вот его покаянное письмо, которое я попросил его написать для объяснения.
– Объяснение! На кой черт мне его объяснения! Да я с него шкуру спущу! Ширемырдин торопливо выхватил письмо из рук Холмского.
– Так! И что он тут пишет?... "Уважаемый Владимир Петрович... Решил изменить свою прежнюю жизнь... Собираюсь купить дом..." Он что - с ума сошел?! Похоже, что сошел... Секта его, что ли, какая охмурила? Или девка?... "Все оставил жене..." Да меня его жена вообще не волнует... "Занимаюсь здесь с пчелами..." Нет, точно охренел!... Вот скажи - зачем ему пчелы?
– закричал, потрясая письмом, Ширемырдин и вопросительно вперился на окружающих.
– Да на ту зарплату, которую я ему платил, мед можно вагонами покупать!
– Он лихорадочно перескакивал с одного места письма на другое в тщетной попытке найти там то, что ему все объяснило бы, не находил, снова возвращался в начало, опять бросался в конец.
– Нет, слушай! К черту всю его эту писанину! Ничего не могу из нее понять! Точно! Одурманили его своим религиозным опиумом, надо срочно ехать, спасать человека. Давай, лучше сам расскажи, что там происходит, у тебя голова точно в порядке, - обратился он к Холмскому.
– Спасибо!
– откланялся ему Холмский.
– В таком случае, господа, прошу вас всех устраиваться на моих диванах, а я тем временем набью свою трубку, с ней я чувствую себя значительно комфортнее.
Присутствующие не вняли его совету; я и Соколов и так сидели на диване, а Ширемырдин всегда предпочитал динамическую позу на ногах, его трудно было представить раскинувшимся на диване. Холмский подошел к каминной полочке, на которой у него хранились табаки, на секунду задумался, и на этот раз его рука потянулась к крепкому "Якорю".