Домашний быт русских цариц в Xvi и Xvii столетиях

Забелин Иван Егорович

Первый рисунок показывает, по словам Мейерберга, каким образом царица по сокрытой галерее из дворца ежедневно шествует в женский монастырь Вознесения Господня, для слушания там молитвы (панихиды) в память умершего. Пред нею несут в серебряном позолоченном сосуде смесь называемую кутья, состоящую из меду, пшеницы, смоквы ц сахару, которую ставят на могилу для искупления грехов. Потом сие кушанье предоставляется священникам и церковнослужителям». Впереди идет боярыня с кутьею, за нею крайчая, потом четыре девицы — боярышни с ослопными восковыми свечами, для освещения пути, за ними — сама царица с посохом в руке, в сопровождении двух боярышен, из которых одна несет над царицею круглый солнечник (зонт). Шествие заключает дворовая боярыня. Свечи были носимы только зимою, когда выход совершался ранним утром или вечером. В иных случаях зажигали и носили по шести и более свеч, вероятно в соответствие более значительного для молитвы дня. Солнечник выносился в обыкновенные воскресные и праздничные дни; но употреблялся ли он собственно для защиты от солнца или выносился только для большого парада, — неизвестно. Должно думать, что он служил и вообще для украшения обстановки выхода.

В большие праздники царица выходила в царском

наряде, т. е. в короне, а царевны в венцах, под большим солнечником в роде балдахина, который поддерживали по углам за сохи или рукояти четыре боярышни. Такое шествие изображено на II рисунке. Оно открывается девицами боярышнями, идущими попарно, младшие впереди. Затем под балдахином, который поддерживают тоже боярышни, самые младшие возрастом, впереди шествуют царевны; за ними мама несет на руках десятилетнего царевича, потом идет сама царица; ее сопровождают крайчая и две боярыни. Мейерберг замечает, что царских детей, даже довольно возрастных, всегда носили на руках их мамы. В настоящем случае, мама несет, как упомянуто, десятилетнего царевича Алексея Алекс. — Надо полагать, что Мейерберг снял свои рисунки уже с готового современного изображения царицыных выходов. На это указывает самый характер постановки и начертания фигур, напоминающий рисунки иконописцев. Видеть самолично выход царицы, а тем более рисовать его с натуры он не мог ни в каком случае.

Не менее любопытные подробности о подобных же пеших выходах вообще знатной женщины в старое время, мы находим и в народных песнях — былинах, из которых в этом отношении особенно замечательны песни о Дюке Степановиче, княженецком боярском сыне. В одной из них Дюк Степанович объясняя княженецкое обхождение говорит князю Владимиру:

Как у моей государыни матушки,Честной вдовы Мамелфы Тимофеевны:Пойдет она от церкви от соборния,Впереди идут лопатники (чистят дорогу лопатами),За лопатниками идут метельщики (метут),За метельщиками идут суконщики,Расстилают сукна одинцовыя.Мою матушку, честну вдову Мамелфу ТимофеевнуВедут под руки тридцать девиц со девицею;Вся она обвешана бархатом,Чтобы не запекло ее солнце красное,Не напала роса утренняя…Или: Под руку ведут тридцать девицИ по другую тридцать девиц;Над ней несут подсолнечник,Чтобы от красного солнца не запеклось ее лицо белое;Впереди стелют сукна одинцовыя,Сзади сукна убирают.У ней надето платье цветное,На платье подведена луна поднебесная,Пекет красное солнышкоИ светит светел месяц,Рассыпаются частые мелкия звездочки [163] .

163

Так описывается золотная ткань, из которой сшито платье. Мы увидим, что ткани с изображением звезд, месяцев, и солнца не были редкостью в XVII ст.

В этой последней песни Дюковой матушке предшествуют четыре староматерые старухи, ее служебные женщины: халуйница, рукомойница, постельнида, колашница, из которых первую ведут под руку 5 девиц, под другую 5 девиц; вторую по 10 девиц; третью — по 15, четвертую — по 20. Добрыня Никитич, желая встретить Дюкову матушку, каждой из этих прислужниц здраствовал, думая, что это и есть Дюкова матушка и получал ответ, что Дюкова матушка позади идет [164] . Все это черты, очень верно и точно рисующие старую русскую действительность княжеского или вообще знатного быта, а след. еще в большей мере действительность быта царского.

164

Рыбн. II, 143, 175.

Само собою разумеется, что выезды цариц по своей обстановке были еще церемониальнее, потому что тогда экипаж царицы сопровождали, кроме женского чина и мужчины, как увидим ниже. Притом в состав женского чина значительно увеличивался, особенно если поход или выезд был дальний, замосковный, куда требовалось подымать и большее число служащих дворовых людей и всякие запасные возки. Очевидцы таких выездов описывают их следующим образом. В 1602 г. в Москву приехал принц Датский Иоанн — жених царевны Ксении Борисовны Годуновых. Описатель его путешествия говорит, что когда они представлялись в первый раз дарю Борису, то «в Кремле никто (из них) не видал ли цариц, ни царевен, ни даже комнатных женщин; тоже не видал их и приехавший жених — принц. Это могло произойти от того, объясняет описатель, что они стояли в потаенном месте и смотрели скрытно на приезд и отъезд принца. 6 октября царская семья выезжала на богомолье в монастырь, должно быть в Новодевичий. Шествие было в следующем порядке. «Сначала ехали впереди до 600 всадников, по трое в ряд… Некоторые из передовых были одеты в золотую парчу в виде брони. Потом вели 25 хорошо убранных коней, на коих попоны были леопардовые шкуры и золотые и серебренныи парчи. Дальше ехала крытая красным сукном вызолоченная пустая коляска (царевича Федора)» возле которой в несколько рядов следовали всадники, все молодые люди. Затем ехал сам царь в крытой бархатом коляске, запряженной в шесть белых коней. По сторонам шли бояре. Тут бежала большая толпа людей, челобитчиков, державших просьбы и кричавших в след государю. Просьбы принимались и складывались в красный ящик, который несли за царем. За этим поездом ехал царевич верхом; его сопровождали и коня вели также бояре.

С полчаса после отъезда царя следовал выезд царицы. Наперед вели хорошо одетые конюхи 40 прекрасных коней. За ними ехала царица, в пышной коляске запряженной в 10 красивых белых лошадей и такой просторной, что в ней трое могли сидеть рядом. Потом ехала царевна в подобной

же коляске в 8 лошадей, совсем закрытой, так что ничего не было в ней видно. Все горничные женщины ехали верхом, как мужчины. На головах у них были белоснежные шляпы, подбитые телесного цвета тафтой, с желтыми шелковыми лентами, с золотыми пуговками и кистьми, ниспадавшими на плеча. Лица их были покрыты белыми покрывалами до самого рта; они были в длинных платьях и в желтых сапогах. Каждая ехала на белой лошади, одна возле другой (попарно). Всех их было 24. Около царицына поезда шло 300 человек хорошо одетых стрельцов, с белыми посохами, батогами, в руках. За поездом ехали старики, по три в ряд, большею частью с седыми бородами (это дети боярские царицына чина). Шествие заключали бояре и за ними толпа народа. Таким образом в поезде царя и царицы было до 500 лошадей. При возвратном шествии впереди царя ехало до 900 человек верхом, а потом сам царь и возле него царевич, тоже верхами, и притом так, что лошадь царевича шла на шаг впереди царской. Было уже темно, когда приехала царица с царевною, и потому возле них несли до 40 свеч (восковых, ослопных). Их сопровождала большая толпа бояр и очень много стрельцов» [165] .

165

Чтения Об. Ист. и Др. 1867, IV.

О женском конном поезде, сопровождавшем на выездах царицу, свидетельствует другой очевидец такого выезда, Олеарий. Он говорит, что когда царь с семейством возвращался с богомолья, то за царицею и царевнами «ехали тогда 36 девиц и прислужниц, в алых юбках и белых шляпах, с коих висели длинные алые снурки, ниспадавшие по спине: они имели на шее белые покрывала; все были весьма заметно нарумянены, и ехали верхом, сидя на лошадях, как мужчины». Но мы уже упоминали, что подобные, более пышные и церемониальные выезды совершались только во время далеких походов, напр. к Троице и в другие отдаленные места. В городовых московских выездах экипаж царицы был сопровождаем только мужским чином из близких ее людей, из дворян и из детей боярских ее чина.

Годовые богомольные выходы и выезды цариц вызывались главным образом совершением памяти усопших родителей, т. е. вообще родства. Поэтому важнейшее место в ряду дней, освящаемых молитвою и милостынею, были дни поминовений и особенно родительские субботы, Мясопустная, Троицкая и Дмитровская. Тоже значение имела и радуница (вторник Фоминой недели), или вообще христосованье с родителями на Святой.

В эти дни царица хаживала на богомолье в кремлевский Вознесенский монастырь, который был усыпальницею царских родителей женского колена, и в Новосспаский монастырь, в котором находились гробы родителей Дома Романовых. Это были главные места, где царица, поминаючи родителей, служила непременно панихиды, а иногда слушала и обедню. Иной раз, царица обходила в эти дни и другие святыни Кремля, именно Успенский собор — усыпальницу Московских святителей, Архангельский собор — усыпальницу царских родителей мужского колена, Чудов монастырь, Троицкое и Кирилловское подворья. Точно также и загородные выходы направлялись иной раз, кроме Новоспасского, и в девичьи монастыри, Ивановский, Зачатейский, Алексеевский и Новодевичий.

Монастыри и подворья посещались в это время с целью раздать монашествующей братии и особенно сестрам заупокойную милостыню, на помин души усопших родителей. На масляннице царица ходила в эти храмы и монастыри прощаться, а на Святой христосоваться.

В обыкновенных выходах, очень редко пешком, а большею частью в экипаже, царицу всегда сопровождали дворовые боярыни, дворовые девицы боярышни, и служащие женщины младшего чина, казначеи, постельницы. Если она выходила с детьми, то в таком случае первое место в числе боярынь занимали мамы. Для обереганья такой выход сопровождали царицыны дети боярские. Когда выходу по чему либо давали большую торжественность, то с царицею выезжали и боярыни приезжия. Так в 1626 г. февр. 17, в пятницу на маслянице выезжала в Вознесенский монастырь новобрачная царица Евдокея Лукьяновна Стрешневых. Она ехала в санях, против нее сидели боярыни: вдова кн. Фед. Ив. Мстиславского княгиня Орина Ивановна [166] , и жена б. Ив. Никит. Романова Ульяна Федоровна. За царицею в санях ехали: вдова Ив. Ив. Годунова боярыня Орина Никитична, жена кн. Ив. Борис. Черкасского княгиня Авдотья Васильевна, жена Фед. Ив. Шереметева боярыня Марья Петровна, жена кн. Юрья Еншеевича Сулешева княгиня Марфа Михайловна, жена кн. Бор. Мих. Лыкова княгиня Настастья Никитична, вдова Ив. Филип. Стрешнева; жена Лук. Степ. Стрешнева Аына Константиновна, родная мать царицы; жена Вас. Ив. Стрешнева Орина Прокофьевна, вдова кн. Вас. Ром. Пронского княгиня Марья и дворовая боярыня Федора Заболоцкая. Против боярынь сидели по две постельницы: у саней у боярынь шли по два сына боярских царицыных да люди их (боярынь).

166

Михайловна, как значится в записке о пожаловании кн. Ф. И. Мстиславского по случаю его свадебного приезда к царю в 1616 г. генв. 21. Арх. Ор. И. № 903, Двор. Разр. I, 788-9.

В 1675 г. февр. 13, в субботу маслянницы на первом часу дни, т. е. на рассвете, ходила царица Наталья Кирилловна по монастырям, в Вознесенский, в Чудов, в собор к Архангелу Михаилу. А за нею государынею были: ее отец б. Кир. Полуехт. Нарышкин да думные дворяне: ловчий Афанасий Ив. Матюшкин, Авр. Никит. Лопухин; ближние люди и стольники, родные ее братья, Иван и Афанасий Нарышкины; Вас. Фед. да Ив. Фом. Нарышкины. Да за нею же государынею были мамы и приезжие боярыни: мать царицы Анна Левонтьевна; тетка, жена Фед. Пол. Нарышкина, Авдотья Петровна; невестка, жена Ив. Кир. Нарышкина Прасковья Алексеевна, да верховые боярыни и казначеи. Царица выезжала в это время со всею семьею, с двумя младшими царевичами Иваном и Петром, при которых находился дядька кн. И. И. Прозоровской и царевичевы стольники, пажи; с царевнами большими и меньшими, при которых находились окольн. Ив. Фед. Стрешнев, стольн. Ив. Ив. Матюшкин, Вор. Гавр. Юшков, да дьяки и стольники. А покамест ходила царица по монастырям, Кремль был заперт и никого не пускали; по всем воротам стоял стрелецкий караул. Кремль отперли уже в третьем часу дня, когда царица возвратилась в свои хоромы.