Домина
Шрифт:
Первый раз был быстрым, страстным и не оставил в памяти ничего. Лишь какой-то грохот, вспышки света, нестерпимый огонь на коже.
Во второй все было по-другому. Абсолютно. Наши тела, движения друг к другу, сорванное дыхание,терпкий густой запах, в этот раз были похожи на признание. Безмолвную мольбу о взаимности. Слова, выраженные в причудливом танце плоти. Искренние, cтрастные, отчаянные, но… молчаливые и робкие.
Ни он, ни я никогда и ничего не говорили о чувствах. Слишком все было зыбко и непонятно. Сейчас мы опять вместе, но страсть недолговечна, особенно, страсть
Именно эти мысли толкнули меня сказать глупость. Или наоборот, вызвать на откровенность.
– Я так и не сказала тебе спасибо за операцию, – за окном разгорался рассвет.
Мы не спали всю ночь, шутливые дружеcкие разговоры сменялись долгими бесстыдными ласками. Я не чувствовала усталости - тело звенело от наполнявшей его энергии,и в то же время было легким, невесомым, как перышко. Вот о чем говорил Раст, когда хвастался о том, что может заниматься любовью много дней подряд.
Сейчас настала очередь разговора. Раст недовольно поморщился, словно ему моя благодарность не упиралась никаким боком.
– Нет уж, слушай, – я залезла на него сверху и чмокнула в подбородок, – а то времени не представится, – на вопросительнo поднятую бровь домина я ответила: - я же скоро тебе надоем и ты бросишь меня.
Сказано было в шутку, но ?астус юмора не оце?ил.
– Ну да, конечно. Ты лучше знаешь, когда мне надоешь, - фыркнул он иронично, скользнул вбок, встал и принялся одеваться, зло, раздраженно, не соизмеряя силу, отшвыривая пoрванное. Я нахмурилась, что это с ним?
– Ты как трясина, - бросил отрывисто, - чем дольше я тебя знаю,тем глубже засасывает. Скажи мне, как это называется, - он встал у изножья кровати и впился взглядом в мое лицо, – когда мы с тобой расстаемся, а через минуту я безумно хочу тебя увидеть? Когда твой запах прeследует даже на улице? Когда я выхожу на балкон,и мне кажется, вижу тебя сквозь стены, в какой комнате находишься, что делаешь? И эта жажда не проходит со временем, она только глубже, сильнее, яростнее.
Я растерялась и опешила. Хотела признаний – получай!
– Мне нужно будет уехать в Гальбу на неделю или больше, - произнес Раст отрывисто, отворачиваясь и натягивая куртку.
– И так долго откладывал. Все сроки прошли.
Не хотел уезжать, нe наладив отношения? Стратег чертов. Раст подошел к балконной двери и выглянул наружу. Обернулся и спросил с надеждой в голосе:
– Поедешь со мной?
– Нет, - открестилась я. Марк только вчера передал мне еще одну пачку писем. Нужно было их разобрать, отложить стоящие, набросать тезисы.
– Опять операция? Кого-то будешь делать домином?
– Не угадала, - качнул головой и лукаво улыбнулся. Бог мой! Как же я люблю эту его легкость, смешливость, неспособность долго обижаться, - это разовые акции. Сейчас просто поменяю печень. Один любитель выпить неплохо платит.
– Буду ждать, – я встала, шагнула вперед и как была обнаженной, прижалась к Расту, приподнимаясь на носочки. И сразу же почувствовала животом отклик его тела. Потерлась, как кошка и отстранилась, – возвращайся скорее.
Растус притворно застонал, обхватил ладонями лицо и глубоко поцеловал, жадно, страстно, так, словно
ГЛАВА 23
Фабий нарисовался, когда я уже совсем про него забыла и уверилась в собственной безопасности. ?ткуда о? узнал? Неизвестно. Нанятый сыщик решил проверить дом Просперусов, а мо?ет, слухи дошли, я ведь особенно ?е пряталась?
Аврора ушла на работу, ?вила в школу. Клавдий уехал на лечение, в последнее время у него пошаливало сердце, и мы втроем его уговорили отправиться на воды в Никею.
Мне в каком-то роде повезло – когда я находилась одна в доме, то oбязательно запирала входную дверь. Пусть у них в империи дом и считался неприкосновенностью, но мне, выросшей в Москве, привычки было трудно искоренить. В этом мире очень много значили семья, род, и… жилище. Считалось, что территория, окруженная стенами и крышей дома, является священной, неприкасаемой, чуть ли не другим государством в государстве. Здесь почти не было преступлений, связанных с грабежом домов, без приглашения никто не мог войти, даже если дверь была открыта.
Стук застал меня за написанием очередной статьи в гостиной. Я обернулась к окну и застыла в ужасе – с другой стороны стекла стоял ненавистный ?врелий Фабий Лукреций. Такой, каким я видела его почти год назад – в роскошном костюме, с идеально ровной спиной, величавый, надменный красавец. В глазах – холод, высокомерие и… предвкушение.
Первым порывом был – не открывать. Вряд ли он будет взламывать дом. Вторым – глупость первого порыва. Он уже увидел меня, узнал и теперь не уйдет. Плохо, что я одна, с другой стороны, он, вроде, тоже.
Нужно успокоиться, выстроить барьеры, как учил Растус (и почему он уехал так не вовремя!), обдумать стратегию разговора. Раздался ещё один стук, на это раз громкий и нетерпеливый. В ответ на мой растерянный взгляд Фабий иронично приподнял бровь и глазами показал вбок, на дверь. Пришлось вставать и плестись к входу.
Щелкнув замком, я сразу же отскочила к центру комнаты, принимая защитную позу – скрестила руки на груди, немного расставила ноги, чуть опустила подбородок. Фабий вошел, как хозяин, вальяжно и неотвратимо.
– Сальве, Ксения, – я уже и забыла, каким бархатным и мелодичным может быть его голос. И как он пробирает до костей жутью. И какая у него улыбка, красивая, доброжелатель?ая до зубовного скрежета, и пугающая до мурашек на коже.
– Доброе утро, Фабий, – холодно произнесла я, повторяя про себя как мантру: «Я домина! ?н ничего не сможет мне сделать!»
Наследник Лукрециев прошел вперед, вытащил один из стульев, стоящих у стола, развернул его ко мне и уселся, нагло закидывaя ногу за ногу. Я осталась стоять в центре ?омнаты.