Домохозяйка
Шрифт:
— Роберт…
— Нина… — Он снова прочищает горло. — Я хочу, чтобы ты знала…
«Что нам известно — ты убила нашего сына. Ты сделала так, что он скончался, Нина. И мы не успокоимся, пока не отправим тебя до конца твоих дней гнить за решеткой».
— Я хочу, чтобы ты знала, что мы с Эвелин всегда поможем тебе и поддержим, — говорит Роберт. — Мы знаем, что ты совсем одна, и если тебе и твоей дочери что-то нужно — только попроси.
— Благодарю, Роберт.
Мои глаза даже чуть-чуть увлажняются. Роберт всегда был довольно приятным
— Я высоко ценю вашу поддержку, — заверяю я его.
Роберт ласково касается плеча своего мертвого сына. Интересно, догадывается ли он, каким чудовищем был Энди? Ну должен же он хоть что-то подозревать! Или, возможно, Энди очень хорошо умел скрывать свои делишки. Ведь даже я ни о чем не догадывалась, пока мои ногти не вонзились в дверь чердака.
Роберт прикрывает рот ладонью, трясет головой и, промычав своей жене «прошу простить», стремительно выходит из помещения. Я остаюсь один на один с Эвелин.
Если бы существовал список людей, с которыми мне сегодня не хотелось бы остаться наедине, Эвелин возглавила бы его. Она не глупа. Наверняка знает о проблемах, с которыми я столкнулась в своей семейной жизни. Как и Роберт, она, возможно, не знает, чтo Энди делал со мной, но что между нами были трения — это ей должно быть хорошо известно.
Она должна знать, какие чувства я на самом деле испытывала к ее сыну.
— Нина, — сухо говорит она.
— Эвелин, — отзываюсь я.
Она всматривается в лицо Энди. Пытаюсь прочесть ее мысли по ее лицу, но это очень трудно. Ума не приложу, в чем причина — в ботоксе или Эвелин всегда была такая.
— Знаешь, — молвит она, — я разговаривала об Энди со старым другом, служащим полиции.
У меня сжимается сердце. Согласно детективу Коннорсу, дело закрыто. Энди постоянно угрожал мне письмом, которое будет послано в полицию в случае его смерти, но никакое письмо так и не материализовалось. Я не уверена почему — потому что его и вовсе не было или потому что Коннорс от него избавился.
— Вот как? — Это все, что я способна произнести.
— Да, — журчит она. — Мне рассказали, как он выглядел, когда его нашли. — Ее пронзительные глаза впиваются в мои. — Мне рассказали о его недостающих зубах.
О Боже. Она знает.
Она определенно знает. Любой, кто видел, в каком состоянии был рот Энди, когда его нашла полиция, должен заподозрить, что его смерть не случайна. Никто не выдергивает себе зубы плоскогубцами по доброй воле.
Все кончено. Когда я выйду из этого похоронного бюро, меня будет поджидать полиция. Они защелкнут наручники на моих запястьях и зачитают мне мои права. И остаток жизни я проведу в тюрьме.
Однако я не выдам Милли. Она не заслуживает того, чтобы ее тоже отправили на дно. Она дала мне возможность стать свободной. Я сделаю все, чтобы на нее не пала и тень подозрения.
— Эвелин, — пытаюсь я выдавить из себя, — я… я не…
Ее взгляд возвращается к лицу сына, задерживается на его длинных ресницах, закрывшихся навеки.
— Я без конца повторяла ему, — цедит она, — как важна гигиена полости рта. Напоминала ему чистить зубы каждый вечер, и когда он этого не делал, следовало наказание. Когда правила нарушаются, за этим всегда следует наказание.
Что… Что она такое говорит?!
— Эвелин…
— Если ты не заботишься о собственных зубах, — продолжает она, — то ты утрачиваешь привилегию иметь зубы.
— Эвелин!
— Энди было это известно. Он знал, что таково мое правило. — Она поднимает глаза. — Я полагала, что он это понял, когда я вырвала ему один из его молочных зубов плоскогубцами.
Я лишь смотрю на нее, слишком ошеломленная, чтобы разговаривать. Боюсь услышать ее следующие слова. И когда она наконец произносит их, у меня спирает дыхание:
— Какая жалость, — говорит она, — что он так ничему и не научился. Я рада, что ты проявила инициативу и преподала ему урок.
С разинутым ртом я слежу, как Эвелин в последний раз поправляет воротник на белой рубашке своего сына. Затем она выплывает из зала прощаний, оставив меня одну.
ЭПИЛОГ
МИЛЛИ
— Расскажите мне о себе, Милли.
Я стою напротив Лизы Киллефер, опершись на мраморный кухонный прилавок. Лиза этим утром выглядит безукоризненно: черные блестящие волосы уложены на затылке в аккуратный французский пучок, пуговицы на кремового цвета блузке с короткими рукавами сияют в свете потолочных светильников. Кухня явно только что была заново оборудована.
Если я получу эту работу, она окажется первой почти за целый год. После событий в доме Уинчестеров я подрабатывала то тут, то там, но в основном жила на депозит моей годовой зарплаты, которую Нина перевела на мой банковский счет вскоре после того, как смерть ее мужа объявили результатом несчастного случая.
Я так и не понимаю, как ей удалось провернуть это дело.
— Ну… — начинаю я, — я выросла в Бруклине. Работала домработницей во многих семьях, как это следует из моего резюме. И я очень люблю детей.
— Как чудесно!
Губы Лизы складываются в улыбку. С того момента, когда я вошла в дом, она просто пышет энтузиазмом, и это вызывает удивление, если учесть, что у нее, без сомнения, несколько десятков кандидатов на должность домработницы. А ведь я даже не посылала ей заявление! Лиза сама связалась со мной через один вебсайт, на котором я поместила объявление с предложением своих услуг в качестве уборщицы и детской няни.
Заработная плата очень даже приличная, что неудивительно, поскольку от этого дома за версту несет невероятным богатством. Кухня может похвастать самым новейшим оборудованием. Я уверена, что их плита может приготовить обед самостоятельно, без вмешательства человека, причем с нуля. Мне очень хочется получить эту работу, и я стараюсь излучать уверенность в себе. Вспоминаю записку, которую получила от Энцо этим утром:
Удачи, Милли. Помни — этим людям повезет, если они заполучат тебя в свой дом.