Домой не по пути
Шрифт:
– Ты должна уехать, - шепчет она, мешая салат, который уже давно готов.
– Но не я.
Поджимаю губы и отворачиваюсь. Возможно, она права. Возможно, пришло время самостоятельно принимать решения и строить свою жизнь. Заново. С чистого листа.
Мы накладываем еду и расставляем ее на маленьком столе. Садимся друг напротив друга и молча едим, не говоря ни слова. Я внезапно вспоминаю о тех словах, что она мне сказала по телефону: ты должна быть со мной рядом, когда мне плохо. Что изменилось? Почему теперь она позволяет мне уйти?
– Что с ним?
– Хрипло
– Он до сих пор в больнице.
– И долго он там пробудет?
– Не знаю. Ему плохо.
– Мама отпивает воды и передергивает плечами.
– Алкоголь. Он разрушил его. Разрушил всю его жизнь.
– Ну, а ты?
– Я все-таки выпрямляюсь и стискиваю зубы.
– Что насчет тебя?
– Реган...
– Ответь.
– Я стараюсь.
– Шепчет она. Протягивает широкую ладонь, накрывает мои пальцы. Я не шевелюсь. Просто смотрю ей в глаза.
– Люди меняются, когда хотят.
– А ты хочешь?
– Хочу.
– А отец?
– Боюсь, он слишком поздно задумался над этим.
– Ее голубые глаза блестящие от слез. Видимо, с отцом дела совсем плохи. Внутри у меня становится так горячо, что тело передергивает. Боже, какая разница. Наплевать мне на отца. Наплевать!
– Ты сходишь к нему? Сходишь?
– Что?
– Реган.
– Нет, - качаю головой, - ни за что. Нет.
– Пожалуйста, ему совсем плохо, слышишь? Он ведь твой папа. Он...
– Ты видела, что он сделал? Мам, как ты можешь защищать его? Как ты можешь его любить? У меня нет отца. А у тебя нет мужа. У нас есть существо, которое испортило нам жизнь.
– Я отдергиваю руку и до боли стискиваю зубы.
– Он все разрушил.
– Так и есть.
– Ты понимаешь это, и все равно просишь меня проведать его?
– Другой возможности у тебя не будет. Сейчас ты зла. А потом его не станет. Сейчас тебе кажется, что это не проблема. А потом...
– Что потом?
– Взвываю я, ощутив, как глаза пылают. Я резко поднимаюсь и смотрю на мать, еле удерживая равновесие.
– Что? Мы расстроимся, что никто не сворачивает нам руки? Расстроимся, что не приходится доводить его до дома? Вытирать его блевотину? Ты расстроишься, что он больше не заставит тебя орать на весь дом, когда я сижу за стеной и руками уши закрываю. Расстроишься, что больше не надо будет со спины набрасываться на него, когда он крушит квартиру, разбивает стекла, посуду, мебель. О чем ты?
– Реган, милая...
– Я убежала из-за него! Он виноват, он во всем виноват. В том, что я одна, что везде я вижу предателей и кретинов. Он сделал нас с тобой грязными, гнилыми, пустыми.
– Он был хорошим.
– Шепчет она.
– И когда-то он сжимал тебя за руку и обещал, что никогда не отпустит.
– Но что же случилось, мама?
– Жизнь случилась.
– Она со всеми случается.
– Выплевываю я.
– Но нужно быть сильнее. Нужно думать о близких, любить близких. Не делать им так больно.
– Он не смог. Он не такой, как ты.
– Да. Мы с ним совсем не похожи.
– Поэтому ты и должна простить его. Потому что ты совсем на него не похожа.
Неожиданно я смеюсь. Что за глупое оправдание, черт подери? Простить его, потому что я лучше? Потому
– Врачи дают ему месяц.
– Хрипит мама, нервно отбросив волосы.
– Тебе решать.
Я смахиваю со щек слезы и плетусь к себе в комнату. Меня трясет от безысходности, замкнутого круга. Что же творится? Что происходит? Почему я опять здесь. Зачем я здесь. Закрываю ладонями лицо и облокачиваюсь о стену.
Нужно быть сильнее. Но что это значит? Что это, черт возьми, значит?
Возможно, быть сильным, значит, принимать свои слабости. Но в чем моя слабость?
В неумении двигаться дальше. Нельзя ступить вперед, будучи привязанным к чему-то, что стоит позади. Нужно сорвать веревки. Освободиться. Смогу ли я? Найду ли в себе силы? Иногда мне кажется, что сил у меня куда больше, чем я думаю. Хорошо, если так.
Предстоит мне еще очень многое.
Я устраиваюсь в бар на целое лето. Официанткам платят мало, но мне хватит, чтобы унести ноги из Янгстауна и попробовать нечто новое. Я написала нескольким редакторам, прошла собеседования через интернет, и меня взяли в Провиденс на должность младшего редактора какой-то непопулярной газетенки, да еще и на испытательный срок. Работать я начну с осени. А сейчас мечусь по бару круглые сутки. Надеюсь подзаработать как можно больше и найти квартиру в Провиденсе поближе к офису.
Чтобы дойти до бара, нужно пройти городскую больницу и дом Кори. Такое чувство, что жизнь специально надо мной смеется. Я каждый раз зажмуриваюсь, замечая коттедж Гудменов. А потом еще и кулаки стискиваю, пробегая мимо госпиталя.
Про Уилла мне ничего неизвестно. Возможно, он продолжил разъезжать по штатам, возможно, он давно втрескался по уши в Тэмми, и они танцуют до изнеможения в новом, джазовом клубе. А, возможно, он остановился, принял себя, вернулся и стал другим. Мне хотелось бы в это верить. Пусть я и убеждаю себя, что мне абсолютно наплевать.
В четверг утром - да, ко мне, наконец, вернулось чувство времени, и я знаю число и месяц, и даже год - проходя мимо дома Гудменов, я замечаю Кори. Он переносит вещи в огромный грузовик, припаркованный на обочине. Мы с ним всего один раз разговаривали с тех пор, как я убежала. Сейчас мне тоже хочется пронестись мимо, но затем...
Затем я вспоминаю, что Кори Гудмен - мой лучший друг. И я буду дурой, если про него забуду из-за отношений с его братом.
Кори удивляется, когда я останавливаюсь около грузовика и облокачиваюсь спиной о металлические дверцы. Он неуверенно улыбается и выдыхает:
– Наверно, снег пойдет.
– С чего вдруг?
– Усмехаюсь я.
– Ну, ты стоишь на вражеской территории. Забыла?
– Я устраиваю временное перемирие.
Гудмен счастливо улыбается. Мы подходим друг к другу, абсолютно синхронно, и обнимаемся, словно не виделись тысячу лету. Кори покачивается, а я едва не падаю.
– Вот же гаденыш, поднакачался, что ли?
– Мы с тобой две недели не общались. Маловато для бицепсов.
– Я просто хотела сделать тебе комплимент.
– Отстраняюсь и грустно кривлю губы. У него манеры Уилла. Его голос. Его смех. Это делает больно.
– Ивансвиль ждет, верно?