Дон Хуан
Шрифт:
А значит, я готов пожертвовать всем.
Поэтому я побеждаю.
Осталось разве что собрать оружие да припасы — из тех, что не слишком заляпаны кровью и кишками и не воняют дерьмом из конских потрохов. А также достать моего отважного напарника из-под фургона — впрочем, именно это он и должен был сделать по нашему уговору. Спрятаться и не отсвечивать, пока не уляжется пыль.
Я достаю. Напарник пылен, бледен и ворчлив.
— Черт
— Заткнись, Батхорн. — Я сплевываю, и плевок, кажется, испаряется еще в прозрачном чистом воздухе. Так решаются все вопросы между людьми. Минута странных, дерганых движений, вонючие облака дыма от выстрелов, темное пятно на земле — и дело сделано, спектакль окончен, загорается свет, и все вроде бы осталось как прежде, только один актер стоит, а другой лежит. И тот, что стоит, называется победителем. — К твоему сведению, мы никогда и не прекращали это почтенное занятие.
***
Примечание к части
* "Если дела пойдут на юг" - это не то, что вы подумали, а калька с английского "if things go south" - если все станет совсем плохо, короче.
Часть 6
Болела голова. Все тело ныло, будто я без конца катался покатом на каменной мостовой — тупо, глухо, без точной локализации. Нет, не похоже было, что меня били — просто организм отказывался работать как следует. Организму, похоже, было плевать на жизнь, и небо, и бабочек, кружащихся в неподвижном воздухе. Он просто хотел уснуть и не просыпаться.
Крайнее нервное истощение.
Я попытался открыть глаза, и вдруг сообразил, что они и без того давно открыты — только толку из этого не было никакого; передо мной колыхалась какая-то серая муть, раскрашенная кое-где неяркими розовыми полосами. И влетали в ослабевшие уши едва слышимые звуки — то ли шорох, то и хихиканье. А что с запахами? Я втянул в легкие воздух. Нет, запахов тоже не чувствовалось. Что это за место, в чем дело?
— Вы меня слышите, мистер Ленарт?
Голос прилетел из ниоткуда, он словно раздавался откуда-то из глубины черепа. Знаю я этот голос, он называется шизофренией — когда ты начинаешь беседовать с людьми внутри своей головы. С другой стороны, может быть, за этим пологом серой дымки кто-то стоит и дожидается моего ответа? Нельзя исключать и такую возможность.
Я кивнул, но вдруг сообразил, что из-за чертового тумана мой собеседник может меня не увидеть, и потому кивнул еще несколько раз. Неожиданно это оказалось очень удобно и успокаивающе, поэтому и решил пока не прекращать. Быстрые движения головы почему-то расслабили меня, потянуло в сон. Вот только спать было нельзя: спящий человек — уязвимый человек.
Нет, никакого сна пока.
— Мистер
В голосе появилась тревога.
Я решил покачать корпусом из стороны в сторону — вдруг он и вправду меня не видит? Это ощущалось еще лучше, возможно, стоило бы вскочить со стула и попрыгать в полный рост — это помогло бы мне прочистить мысли и наконец понять, где я нахожусь, но сделать этого не удалось.
Постойте-ка!
Я ведь и вправду сидел на стуле! Более того, я был пристегнут к нему какими-то эластичными ремешками, тонкими и не слишком прочными на вид.
Ну, вот, кое-что начало проясняться.
Я радостно засмеялся.
— Мистер Ленарт, вы понимаете, где находитесь?
Пожалуй, стоило ответить; этот голос, наверное, не собирался от меня отставать. Я сосредоточил взгляд и представил, что где-то далеко впереди передо мной стоит на одинокой скале приземистый красно-белый маяк. И он все светит своим фонарем, он все светит, а волны вокруг скалистого острова все кипят, и вздымают острия белоснежной пены, и бородатый смотритель, попыхивая трубкой, качает головой, и закрывает накрепко все двери, но маяк все светит, указывая мне путь…
Эврика!
Острый, отточенный, словно грифель карандаша, луч сверкнул из мутной хмари и развеял мрак. Тьма рассеялась. Я сидел посреди белой комнаты, стены которой были выложены правильными шестиугольниками, тоже белыми. Слева было широкое окно с закругленными углами, справа — низенькая белая кровать. Прямо передо мной стоял приземистый столик на одной ножке, как в кафетерии, а с другой стороны за ним сидел человек в белом халате и очках на бритом лице. Высокий, тощий, как щепка, и лысый как картошка. В руках он держал секундомер.
Ну что ж, пора бы вспомнить правила вежливости.
— Здрасьте, — сказал я. Голос звучал хрипло. Может, я слишком долго до этого кричал. А может быть, он у меня всегда был таким.
На секунду меня охватила паника. Я не помнил, кем был раньше.
— Мистер Ленарт, — человек передо мной бросил взгляд на окно справа. — Вы понимаете, кто вы, и где находитесь?
— Само собой, — сказал я. — Можно мне воды?
— Разумеется, — человек снял очки, отложил секундомер, наклонился и достал из-под стула пластиковый кувшин с водой, налил немого в тонкий пластиковый же стаканчик, подошел и влил воду мне в рот.
Какая все же гадость эта ваша вода. Мокрая, безвкусная, без всякого стержня внутри. Гадость. Никогда ее не пью.
Человек вернулся на свое место, поставил кувшин на столик и уселся, закинув ногу на ногу. Секундомера я больше не видел — тревожный признак, но зато из нагрудного кармана у него торчал тоненький карандаш. Отличная новость! Каран д'Аш — звучит почти как французская аристократическая фамилия.