Дон Вито Дамблдор
Шрифт:
Крепко зажав заветный кошелёк в руке, Меропа выскочила из лавки, и быстрым шагом направилась обратно. В голове стучало: «Ещё немного осталось и всё разрешится хорошо».
— Эй, красотка, куда спешишь? — прервал её размышления грубый голос.
Меропа обернулась назад и заметила двух бродяг, что догоняли её быстрым шагом. Тут же попытавшись дать дёру, она развернулась назад, но увидела выходящего из подворотни ещё одного бандита. Вытащив палочку, она в отчаянии попыталась наколдовать «Остолбеней» в сторону перегораживающего дорогу мага, но палочка выдала только жалкие искры, а источник отозвался мучительной тянущей болью за грудиной. Бандит быстро подбежал к Меропе и со всей силы ударил её ногой
— А хороша девка, — довольно пропыхтел один из бандитов, лапая её за пазухой. В этот момент раздался грозный окрик, и грабители тут же оставили свою жертву, растаяв во тьме подворотен.
Патруль авроров, так вовремя заметивший ограбление, практически дотащил Меропу до выхода из Лютного.
— Не дело, приличным девушкам, бродить здесь в одиночестве, — осуждающе пробасил усатый аврор. — Идите домой мисс и радуйтесь, что легко отделались.
Голова кружилась, ужасно болел живот, Меропа кое-как выбралась на маггловскую сторону и побрела к станции метро. Сознание периодически покидало женщину, но она стремилась поскорее добраться домой. Сын был с соседкой уже очень долго и наверняка плакал. Мысль о Томе помогала ей продержаться в сознании до самого дома, где она снимала комнату. Забрав сына у недовольной соседки, она из последних сил вошла к себе, и, упав в кресло, прижала к груди сразу зачмокавшего малыша. Через некоторое время Том заснул, а она положила его в кроватку и потеряла сознание.
Видимо, бандиты повредили что-то внутри, потому что на следующий день Меропе стало только хуже. Соседка уехала к родственникам на целую неделю, и оставить Тома было не с кем. Еды тоже не было. В комнате было холодно, тусклый свет газового рожка практически не давал тепла. Отчаявшаяся Меропа решила оставить сына в приюте, а самой добраться до Литл-Хэнглтона, и попробовать пройти сквозь портал. Или хотя бы узнать, что произошло с Морфином. Магглы праздновали наступление Нового года и по замёрзшим тротуарам бродили весёлые компании. Слышались песни и громкие выкрики с поздравлениями.
Спросив на улице адрес ближайшего приюта, она с трудом добралась до серого здания, на решётке которого из железных прутьев была составлена надпись: «Приют Вула». С трудом протиснувшись в полуоткрытые ворота, Меропа поднялась по ступеням, и изо всех сил забарабанила. Дверь открыла пожилая женщина и, увидев бледное до синевы лицо девушки, испуганно вскрикнула, сразу подхватывая ребёнка на руки. Меропа уже совсем не соображала, только твердила в бреду:
— Томас, моего сына зовут Томас. Том Марволо Реддл.
Одна из воспитательниц оделась и побежала за врачом, другая, бросилась звать полицию. Но когда все приехали к приюту, Меропа уже не дышала. На бледном восковом лице застыла последняя, отчаянная надежда, что сына удалось спасти.
Полицейских и доктора встретил всё непрекращающийся и заливистый плач ребёнка.
Глава 9 Вопросы крови - самые сложные вопросы в мире.(с)
***
Серое лондонское утро ворвалось в пыльное окно приюта и заставило меня пораньше открыть глаза. «Сегодня твой день рождения Том, — сказал я себе вставая. — Новый год, чтоб ему. Одна радость, что в приютской столовой сегодня будет мясо... наверное».
В комнате я жил один. Последнего мальчика, которого со мной поселили, на прошлой неделе увезли в дурку. Испугался чего-то, хе-хе. Ну, подумаешь, заметил, как я разговариваю с Шейлой. Так ей скучно.
Одевшись и почистив зубы, я привычно влился в поток воспитанников приюта, идущих в столовую. Я уже привык, что меня сторонятся другие дети. Хорошо, хоть не пристают, как раньше. У нас в приюте волчьи законы, кто сильней, тот и прав. Но, думаю, так и во внешнем мире происходит. По крайней мере, наша всесильная директриса, мадам Коул, поразительно меняет тон голоса, когда к нам в приют приходят проверяющие.
Если с нами эта суровая тётка строга и порою жестока, то с чиновниками или полицией её голос не узнать. Так щебетать и лебезить даже Дженнифер не умеет. А она к своим пятнадцати, уже выучила все виды лицемерия. Воспитатели говорят, что я обладаю ангельской внешностью и раньше мне часто приходилось от этого страдать. Мальчишки постарше, пытались заставить меня просить милостыню на улицах. Я попробовал пару раз и собрал больше, чем вся наша команда попрошаек. Но мне это не понравилось, и в следующий раз я послал их к чёрту, за что, естественно, был бит. Но из-за моей тайной силы, что со мной, с раннего детства, все, кто меня избивал, потом обязательно страдали. Толстый Эрни, вожак старшаков, вообще упал с лестницы и сломал себе шею.
Его подпевала, Билли Стабс, мутил воду и стучал полиции. «Бобби» даже проверяли, где я находился, когда Эрни полетел с лестницы. Хорошо, что как раз в этот момент, меня отчитывала мадам Коул. Вот она-то и стала моим свидетелем. За то, что крыса Стабс пытался меня подставить, я сказал ему, что он лишится за это самого дорогого в жизни. И на следующее утро все увидели повешенного на стропилах кролика. Кто его сумел там повесить, я так и не понял, но порадовался, что моё предсказание сбылось. «Могу после приюта гадалкой на рынок идти работать», – решил я, но потом одумался. Там тётки такие суровые обитают, что могут свернуть шею как кутёнку. Ну, их.
С тех пор из мальчишек никто ко мне не лез. Доказать, что в гибели Эрни виноват я, полицейские не смогли. Ну, сказал как-то раз в сердцах, вытирая кровавую юшку: «чтоб ты сдох, Эрни!» — так кто бы ни сказал? Старшие девчонки вели себя не лучше. Я им казался плюшевой игрушкой, которую надо потискать. Если это одна взрослая девочка, то тисканье даже приятно. А если их много? Пришлось просить Шейлу напугать самых активных. После этого от меня почти отстали.
Когда в приюте началась эпидемия ветрянки, болели все кроме меня. Я помогал самым хорошим девчонкам. Приносил попить, сидел рядом, утешал. Ни одна из тех, с кем мы по-дружески общались, не испортила себе лицо. В отличие от остальных, у всех моих добрых знакомых, не осталось ни одной отметины на теле. А я вообще не болел, даже простудой ни разу, сколько себя помню. Это тоже не добавило мне популярности, дети подсознательно чувствовали, что я не такой, как они. Странный…
С днём рождения из соседей меня никто не поздравил, я сам, молча поднял стакан с почти прозрачным чаем в столовой, и мысленно себе сказал: «С днём рождения тебя Том. Когда-нибудь ты выберешься отсюда».
После завтрака меня вызвала к себе директриса. Просторный кабинет, кожаная мебель и шкафы, забитые книгами. Это помещение было самым красивым в приюте, на мой взгляд. Большой стол с полированной поверхностью, на котором стояли разные интересные штуки, даже часы и перо! Усевшись на краешек холодного жёсткого стула, я вопросительно посмотрел на мадам Коул, приглашая рассказать, зачем она меня вызвала. Женщина пожевала сухими губами и нехотя выдавила: