Донесённое от обиженных
Шрифт:
Вбежали в другой двор, потом в переулок, и вдруг воздух сотрясся от певуче-тугого гудения, раскололся недалеко слева чередой взрывов. Юрий, сигнув вбок, упал ничком под изгородь. Мимо по дороге мчался армейский обоз — с криками людей, со жгуче-громкими щелчками кнутов, с громыханием, лязгом железа. Прильнувший к земле возле Вакера батальонный комиссар кричал: немцы бьют из миномётов… А обозные лошади неслись и неслись, вытягивая шеи, в ужасе прижимая уши, раздувая кровавые ноздри. Пуля сочно шлёпнула кол изгороди. Комиссар, вскочив, низко сгибаясь, побежал, Юрий и другие бросились за ним. Над
Опять льнули к сухой, заклёклой земле, опять кидались в бег, миновали северо-восточную окраину, и Юрий — как вожделенно-спасительную надежду — увидел лес. На дороге к нему грудились друг на друга армейские фуры, возы беженцев, обезумевшие лошади бились в дышлах, вставали на дыбы. Вдоль запруженной дороги, переваливаясь, двигались к лесу грузовые машины, броневик пёр полем, по лоснящейся ржи. Группа, в которой держался Вакер, припустила через поле, а позади в городе упруго-кругло бултыхали орудийные удары, хлопали мины, стервозно-спешно частило: та-та-та-та…
В лесу дорога была закупорена так, что не объехать. Меж сосен осталась брошенной противотанковая пушка с обрубленными на вальках передка постромками, валялись зарядные ящики. Тут же рядом солдаты, с деловитой торопливостью орудуя ножами, сдирали шкуру с убитой коровы. Масса военных суетилась вокруг застрявшей техники: что-то спрашивали, приказывали, ругались… от живой запруды напирал напряжённо-мятущийся гвалт. Вакер заметил знакомого штабного работника — подошёл, окликнул, и тот, повернув распаренно-блестевшее потное лицо, сказал так, будто встречу вполне предвидел и подготовился:
— Вот и вы… В гаубичный полк ходу нет!
Юрий, забывший и думать про полк, произнёс, однако, словно нечто немаловажное:
— Я ждал вас у горисполкома.
— Напрасно не учли обстановку! — сказал штабист, как одёрнул. — Должны быть приняты меры… — продолжил он поучающе, как бы помогая разобраться в обстановке, и указал на легковую машину: она уткнулась в упавшее дерево и была покорёжена буфером бронеавтомобиля, что стоял за нею.
Вакер тут же отвлёкся от неё. Внимание его обратилось на нескольких красноармейцев из тех, вместе с кем он бежал из города. Сейчас они направились куда-то лесом. Решив, что лучше удаляться от опасного места, нежели на нём задерживаться, он последовал за ними. Лес оказался не безлюдным, к группе присоединялись солдаты, и в ней стало уже человек сорок, когда на просеке их остановил старший лейтенант с расстёгнутой кобурой нагана, нервный, в очках.
— Куда торопитесь? — крикнул он с усталой злостью. Сразу было видно: эти слова он сегодня произносит не во второй и не в третий раз.
Солдаты стали отвечать, что разыскивают свои подразделения, а Вакер предъявил документы и спросил, где находится «ближайший командный пункт».
— Танковая бригада — отсюда в двух километрах, — лейтенант кивком указал к востоку и заговорил с ожесточённым упрямством: — Необходимо расчистить дорогу для танков! Они выбьют немцев из города. Помогите собрать людей на расчистку!
Вакер заявил, что у него собственное
— Ну хоть побудьте с ними, чтобы не разбежались! — нервничая, потребовал лейтенант. — У меня тут недалеко ополченцы собраны. Я — за ними! Через пятнадцать минут буду! — поправив очки, он, словно для убедительности, показал Юрию циферблат наручных часов.
Вакер выдвинул условие:
— Провожатого в штаб танкистов дадите?
Лейтенант пообещал. Едва он пропал за деревьями, группа стеснилась вокруг двоих энергично, но тихо говоривших красноармейцев. Юрий почувствовал — его сторонятся — и, сочтя за лучшее подождать, что будет, сел на пень. Ноги отяжелели, ощущая, будто разбухшую, кожу сапог, желудок напоминал о желательности плотного обеда. Представлялась походная кухня, в чьём котле заманчиво побулькивает каша для танкистов, заправленная мясными консервами. «Не к питательному ли пункту подались?» — было первым, что пришло в голову, когда толпившиеся красноармейцы вдруг пошли вглубь леса.
— Командир приказал ждать его! — крикнул Вакер без особой настойчивости.
Один из солдат обернулся и, глядя молча, с недвижным напряжением, поправил на плече ремень карабина. Кто-то в середине группы опасливо-дерзко выкрикнул:
— Приказал — и что?
Неподалёку от Вакера остался красноармеец, расставивший, словно для устойчивости, ноги в ботинках с обмотками. Поплёвывая на пальцы, он раскуривал самокрутку.
— Эти двое их увели? Куда? — требовательно спросил Юрий, не поднимаясь с пня.
Солдат посмотрел вслед ушедшим и промолчал. Вскоре вернулся старший лейтенант, за которым тянулись вереницей ополченцы в гражданской одежде, в кепках. Вакер шагнул навстречу, выражая видом сдержанность и как бы сожаление.
— Вы их отпустили? — с отчаянием вознегодовал лейтенант.
— Они не пожелали выполнить ваш приказ. Я им повторил его!
— Повторили?! А почему не задержали их?.. — у лейтенанта пресёкся голос: оттого что гнев был силён, однако власти не прибавлял.
Вакер невозмутимо и сухо заметил, что он военный журналист, но не командир.
— У вас — воинское звание! Вы должны были действовать…
— Вооружённая группа, — прервал Вакер, — приняла своё решение и не подчинилась. Есть свидетель, — он подозвал жестом красноармейца.
Лейтенанту было недосуг задавать вопросы, которые мало что обещали дать, он произнёс угрожающе: «Разберёмся!» — и добавил: далеко в тыл дезертирам не уйти, их перехватит заградительный отряд. Красноармеец попросил разрешения «доложить».
— Они не в тыл… — он встал перед командиром навытяжку и как-то сдавленно сообщил: — К немцам они пошли сдаваться.
«Однако… рисковали те двое, — подумал Юрий, — но, кажется, выиграли. То, что целую группу приведут, — им наверняка зачтётся». Среди остро волнующего, что закипело в нём, проглянуло неистребимое любопытство: насколько натурально возмутится лейтенант? Но того заботило уже лишь, как бы не подтаяло число ополченцев, и, пока он приказывал им «держаться кучнее», Вакер выяснил у красноармейца весьма интересовавшее.
— Вы показали себя достойно, что не поддались на агитацию, — для начала похвалил он дружественно и значительно, а затем спросил в упор: — Почему вы с ними не пошли?