Донный лед

Штейн Борис Самуилович

– А за большие деньги можно вылечить от алкоголизма?

Следователь усмехнулся.

– Нельзя?

– Не знаю такого примера. За деньги - не знаю.

Он вытянул длинные ноги и, заложив руки за голову, потянулся.

– Друг мой Сеня, - проговорил он, впадая в свой обычный иронический тон, - позволю себе заметить, что алкоголизм - это самое идиотское заболевание двадцатого века, которое лечится чрезвычайно варварским путем. Методы эти, насколько я осведомлен, вызывают частичное отравление, боль, травмируют психику и, что самое интересное, не гарантируют успеха.

Во всяком случае, статистика крутится где-то возле двадцати пяти процентов или еще менее утешительной цифры. И надо тебе заметить, друг мой Сеня, что никто из указанных

двадцати пяти процентов не оперирует деньгами, прежде всего в связи с полным отсутствием присутствия таковых. Поскольку упомянутая болезнь, во-первых, сопровождается, как правило, потерей пациентами общественного положения, что никак не способствует придержанию крупных денежных сумм, недвижимого, движимого и иного имущества, и, во-вторых, подвергается лечению в государственных учреждениях, в большом количестве случаев - принудительно.

Сеня без всякого энтузиазма выслушал эту витиеватую тираду и спросил:

– А гипноз?

Владимир Михайлович выразительно развел руками и спросил, в свою очередь:

– Леха?

– Ну, - уныло подтвердил Сеня.

– Да-а, - протянул Владимир Михайлович, - скверно... Жалеешь его?

Сеня опять сказал обреченно:

– Ну.

И стал рассказывать Владимиру Михайловичу, какой Леха, в сущности, хороший человек, какой он талантливый, и как его обидела жена, и как Глеб Истомин показал ему эту злосчастную карточку.

– Слушай, - спросил после паузы следователь Владимир Михайлович, слушай, а он соображает что-нибудь в те дни, когда пьет? Или ничего не соображает?

Сеня ответил не сразу. Он сначала подумал, а потом ответил, что соображать-то Леха как будто соображает, но как-то не глубоко, но потом ничего не помнит. Вот однажды Сеня гулял с ним, и на сопку водил, и костер они жгли, а Леха ничего потом вспомнить не мог.

– Вот как, - удивился следователь, - говоришь, не помнит?

И внимательно посмотрел на Сеню.

И Сеня поежился от этого взгляда, еще не понимая, что к чему, но инстинктивно предчувствуя недоброе.

Тут следователь встал, вышел из-за стола, подошел к Сене вплотную и спросил, улыбаясь:

– А где был друг твой Леха этой ночью?

Сеню кинуло в жар.

УЧАСТОК ВЕСЕЛАЯ. ПЕРВЫЕ МОРОЗЫ

Усталому хочется лечь. Очень даже неплохо лечь на узкую железную койку, закинув ноги на спинку и бросив на пол расслабленные руки. И вкусить что-то похожее на блаженство. Ненадолго. Не раздеваясь, не снимая ватного бушлата и ватных брюк. Снять только валенки - пусть постоят на печке, пусть выходит из них влага - сизыми струйками пара, похожего на дым. Но в грязном ватнике не ляжешь на одеяло. Нет такой усталости, которая заставила бы перешагнуть и этот рубеж чистоплотности. Поэтому сильно усталый человек сворачивает постель трубочкой в сторону изголовья и проваливается в некое своеобразное ложе - таз и поясница на продавленной сетке, спина в полувертикальном положении приваливается к тыльной стороне матраца, ноги на спинке. Истома. Отупляющая истома. Ни о чем не думается, только об этом своем состоянии, и о том, что минут через десять валенки прокалятся, и нужно вставать и отправляться за водой, и колоть дрова, и заливать баки бойлерных систем, и просеивать уголь, и чистить дымоходы. Все это для того, чтобы поддерживать необходимое тепло в четырех вагончиках прорабского участка Холодная. Чтобы еще более усталые люди, которые приедут с работы часов в девять-десять вечера, смогли бы вымыть лицо и руки и лечь в постель, сняв верхнюю одежду. Для этого на участке существует истопник. Истопнику девятнадцать лет. Пол женский. Образование среднее специальное. Короче говоря, это - Фиса.

Как ни странно, явление Фисы в образе истопника было непосредственно связано с предприимчивостью Арслана Арсланова.

Прежде Зудин держал на этом участке уборщицу Палей, которая в дневное время по ходу дела топила печи. И всегда находился хотя бы один механизатор на участке, у которого простаивала техника, чаще всего это были водители самосвалов, и этот

отлученный от основного дела механизатор получал наряд на подсобные работы. Однако после получения красноумского стенда для регулировки топливной аппаратуры простои дизельных машин резко сократились и "безработных" механизаторов практически не стало. Вместе с тем крепчали холода, и Валентина Валентиновна Палей физически не могла справиться с четырьмя печками и четырьмя бойлерными системами. Механизаторы только приволакивали бульдозерами сухие хлысты и пилили их "Дружбой". На большее у них не было времени - они с утра до позднего вечера пропадали на трассе. И все чаще "зеленому мастеру" Славику самому приходилось колоть дрова и помогать Валентине Валентиновне притаскивать четырехведерные фляги с водой. Это отрывало его от трассы, а он должен был следить за правильной разработкой карьера и выверять геометрию земляного полотна. И пришел момент, когда Славик взмолился. Он приехал в поселок в воскресенье - повидаться с Людочкой, и вместе с Людочкой пришел к Зудину домой. Жена Зудина Тамара усадила молодых за стол и принялась хлопотать, как и полагается хлопотать гостеприимной хозяйке дома, а Зудин и Славик молча закурили, как и полагается солидным мужчинам.

Потом Зудин все так же молча вышел из-за стола и принес из другой комнаты пачку фотографий.

– Это вам, - сказал он. И, помолчав, пояснил: - От меня.

Это были фотографии свадьбы Славика и Людочки, и особенно удался один снимок: Славик и Людочка, оба в свадебном, оба такие юные и хрупкие, стоят у радиатора махины "Магируса", украшенного белой капроновой лентой. Хорошая была у Славика свадьба, впечатление о ней осталось теплое, даже ласковое. Тут чай подоспел, Славик совсем разомлел, и у него пропало всякое желание говорить о производственных делах. Людочка рассматривала фотографии, улыбалась чему-то своему, смущаясь каких-то своих мыслей, а Зудин подмигнул Славику:

– Ну вот, а ты боялся, что твоя кулема не приедет!

И Славик ответил на это очень наивно, но в то же время совершенно серьезно. Он сказал:

– Приехала, потому что очень меня любит!

И такая была в этом беззащитная и доверчивая правда, что Зудин испытал даже не свойственную ему неловкость за грубоватую свою реплику, а Людочка обвела всех затуманенным, каким-то заговорщицким взором, словно тайная сообщница, и радостно кивнула.

И все-таки Славик вспомнил участок и измученную ночными бдениями Валентину Валентиновну и сказал Зудину, что без истопника на участке завал.

Для Зудина это не было неожиданностью. Надо сказать, что он, как опытный строитель, прекрасно знал и понимал структуру жизни на прорабском участке. И, если быть откровенным, давно ждал, что Славик запросит истопника, и удивлялся, что он как-то еще справляется. Поэтому он сразу согласился, что истопник нужен, и обещал прислать. Спросил только:

– А как там Палей у вас поживает? Не пьет?

– Кого там пьет! - по-сибирски воскликнул Славик. - Не до этого ей. Если в вагончиках холодно, мужики, сами знаете...

Зудин, безусловно, знал.

Он сказал только:

– Ладно, в понедельник будет истопник... Или во вторник. Не позже.

Утром он пригласил в кабинет Фису, объяснил ей положение, обещал, что это на один-два месяца, не больше. Фиса согласилась.

Фиса встала, надела валенки, отогнула постель, взяла ведро и флягу и вышла из вагончика. Было морозно, но безветренно Фисе предстояло пересечь дорогу и, пройдя мимо вагона-котлопункта, спуститься к реке Холодная, к проруби. Небольшой пятачок с Фисиными вагончиками, котлопунктом, вагоном-клубом и жилыми вагончиками строительно-монтажного поезда был окружен тайгой, вековые лиственницы и ели держали на своих лапах снег, накопленный с первого снегопада. Солнце, ясное, как начищенный медный таз, плавало в чистом холодном небе, и накатанная дорога, и сугробы, и ломти снега на еловых лапах блестели, все блестело вокруг, слепя глаза и немного все-таки веселя угрюмую Фисину душу.