Донос
Шрифт:
Талантливые ребята. Сложись их судьбы по другому, пойди они с самого своего начала по другой тропе, займись они другим ремеслом – стали бы эти ребята классными специалистами в любом полезном деле. Радовали бы они своих матерей, жен, растили бы красивых и смелых детей, радовались жизни своей сами.
Володя почти с первых же дней моего пребывания в камере взял надо мной «шефство», опять-таки вместе с Андреем. К примеру, кто-то в очередь спит на моей «шконке», время прошло, но парень упорно этого не замечает. Володя мощным ударом кулака бьет снизу, он спал на нижней «шконке», по верхним «лыжам» – «эй, приятель, время
Если я сплю, а время обедать, Володя будит обязательно – «Саныч, обедать» – сон сном, а обедать по расписанию.
Вот с такими непростыми ребятами сидел я в камере, видел таких и в других местах тюрьмы – и на «иваси», и в больнице, и в общих камерах. Молодые, здоровые, красивые ребята, сгубившие свои судьбы раздольной своей неразборчивостью.
Мама лежала в больнице. Нас никто не навещал, никто нами не интересовался, а положение наше становилось все хуже. Дома мы постоянно были втроем, мы с Ниной и маленькая сестренка. Саша успевал и навестить мать в больнице, и что-то раздобыть съестного для нас. Это помогало, но очень немного. Мы с Ниной старались накормить маленькую сестренку. Но и она хныкала все реже и все тише. Тоже понимать начинала – беда. У нас посте пенно наступало безразличие. Кто-то там бегал по двору, кто-то кричал под окнами, ничего этого мы не замечали, город для нас словно вымер. Наконец, я слег. Наступило странное ощущение покоя, есть не хотелось, стали опухать руки и ноги. Интересно так казалось, пальцем нажмешь – на руке появляется ямочка. Палец уберешь, а ямочка остается. Ходить я уже не мог, по дому с трудом передвигалась только Нина, как-то помогая нам, младшим.
Стук в дверь. Нина с трудом добирается до двери, долго расспрашивает, кто, зачем. Но слышится голос Саши – «Нина, это я, открой.» Входят две женщины, с ними Саша. Узнаем одну из женщин, это подруга матери еще по первой квартире, у Тобола, звали ее Тоня.
– Ну-ка, ну-ка, ты чего лежишь? Давай, давай вставай. Где ямочки, какие ямочки, ну и что? Пусть будут, а ты вставай, не лежи. Главное, не лежи, двигайся. Нина, давай-ка умой их и переодень во что-нибудь почище. Где ваши карточки, давайте их сюда. Лена, ты здесь побудь, я сейчас, я быстро, только до магазина. Саша, пойдем со мной.
Ушли. Вторая женщина, Лена, рассказала Нине, что их нашел Саша, что были они у матери в больнице, узнали, что мы здесь одни и голодаем, вот пришли посмотреть что и как.
Вернулись Тоня с Сашей. Принесли хлеб и молоко. Сначала младшей, она ест хорошо, ей можно. Нам с Ниной немного, осторожней. После молока почувствовали голод, захотелось есть.
– Нельзя, нельзя, пока хватит, успеете. Никуда не денется. Ты, Лена, побудь с ними еще, мы с Сашей сходим в одно место. Есть больше не давай, мы скоро.
Ушли. Теперь надолго. Лена нас покормила еще раз, немного, но чуть больше, чем первый раз. Хлебом и молоком. Молоко взяли у своих на Тоболе, у частников, кто сумел сохранить корову, не съел ее зимой. Лена нам все время что-то рассказывала, не молчала, снова заставила нас умыться, перестелила постели. Мы немного ожили. Появился интерес – а что это здесь происходит…
Наконец появились Тоня с Сашей. С ними солидный, весь в нашивках, военный.
– Вот смотрите, – Тоня, оживленно жестикулируя, возбужденно рассказывала военному нашу историю, – отец с первого дня на фронте, мать в больнице, дети одни, без денег, но живут, видите, борются за жизнь, а аттестат отцовский давно пришел. Я знаю, уже больше месяца в военкомате лежит и
– А аттестат у вас, в военкомате, – продолжала Тоня, – мы письмо от отца получили, просит узнать, почему все молчат, что случилось с семьей, получили ли деньги по отправленному им аттестату. А никто ничего не получил и дети видите, уже пухнут.
Военный подошел ко мне, погладил по голове. Что-то хмыкнул, спросил, могут ли женщины завтра с утра быть здесь.
– Можем, можем, – ответила снова Тоня, – конечно можем, куда же мы теперь, одних теперь не бросим, как же, мать в больнице, конечно будем!
На второй день пришли двое военных, молодые такие, один прихрамывает, с большой хозяйственной сумкой. Достают из сумки – хлеб, сгущенное молоко, колбаса и, даже не верилось, яблоки. Что-то записывают, заполняют какие-то анкеты, подробно о чем-то расспрашивают Сашу, тот все рассказывает. Потом долго говорят с женщинами. Поехали к матери в больницу. Мы дома, снова хочется есть, но от нас все спрятали, дали понемногу и спрятали. И правильно сделали – мы бы уж точно объелись.
Вернулись все к вечеру. Саша сияющий, говорлив, хотя обычно больше помалкивает. Женщины тоже какие-то торжественные, улыбаются, даже неловко как-то, что за радости такие.
Нам объявляют, что с завтрашнего дня мы с Ниной зачислены в летний городской детский лагерь. «Жить будете дома, питаться и развлекаться – в столовой и клубе лагеря. Столовая городская, клуб в детском кинотеатре. Кормят три раза – завтрак, обед, ужин. Вот вам путевки, здесь и расписание по времени работы столовой и клуба. Завтра утром в девять часов быть в городской столовой, зарегистрировать путевки и кушайте на здоровье, играйте и пойте в свое удовольствие».
– Отъедайтесь, а там посмотрим, – парни из военкомата как-то смягчились, повели себя проще, не по-военному, заулыбались, – да очнитесь вы, не поняли, что ли?
И действительно, мы ошарашенно смотрели на всех, с трудом понимая, что происходит, о ком это говорят, кто это будет есть каждый день по три раза.
– Ладно, поймёте. Ну что, женщины, все что смогли, мы сделали. Мы пошли. Сообщайте, если что не так. Дней через десять наведаемся, мы эту семью взяли под свой контроль, так что не волнуйтесь, в беде их не оставим.
– А как же эта гнида-то, правда, что ли, у детей воровал?
– Пристрелили собаку. Ничего бывает. Мы ведь с фронта, после ранения, в военкомате служим временно, сил хотим набраться после ранения. Мы их, собак, здесь потрясем немного. Да ладно, не берите в голову. Мразь есть здесь, встречаются сволочи и там, на фронте. Ничего, разберемся, главное у вас здесь Военком мужик что надо. С понятием.
И наступил для нас месяц изобилия. Мы быстро забыли про голод, да и был ли он голод-то. Вон как нас кормят!
На завтрак – булочка с колбасой и маслом, белый хлеб, манная каша на молоке, чай с сахаром. На обед – хлеб досыта, суп, или борщ, или щи в большой тарелке, на второе котлета или гуляш, или еще что-нибудь вкусное, с картошкой или кашей, компот. Вечером – булочка с маслом, бутерброд с мясом или колбасой, каша, молоко. Разве можно съесть столько сразу? Мы ходили втроем, брали с собой младшую сестру и на всех хватало. Булочки уносили домой, делились с братом, но тот отказывался категорически.