Дополненная реальность. Обнуление до заводских настроек
Шрифт:
— Чё такое? Что?! — растерялся Соколов-младший и влез ногой в топь по колено.
— Я не буду это комментировать, — утёр выступившие слёзы Лавриков и показал Пашке «класс» правой рукой. — Ты ваще красава. Так держать! А это что за декор новаторский? Психотравма? — уточнил он, махнув на болотистый антураж вокруг. — Чё-то ты, Пашка, больно впечатлительный для живого беса. Так ты каши не сваришь. На кой ляд подушку мою бомжам отдал? Я сильно офигел, когда на ней первый раз уснула сладкая парочка. Ты уже скоро клуб бездомных имени Павла
— Там уже скоро вас за жопу возьмут, — не сдержался Пашка. — Когда рогатый с лыжного курорта вернётся?
— Мы в начальственные дела не лазаем. И ты больно дерзкий, где не надо, — отметил Лавриков. — Ты бы помнил всё ж таки, что контракт заключал не абы с кем, а с Вельзевулом лично. Его за осечки, конечно, не похвалят, но и проблем больших от одного тебя, дурака, не сделается. Думаешь, будет с тобой носиться как с писаной торбой до самого раскаяния? Смотри, Пашка, как бы на тебя с твоими закидонами не плюнули просто, да и всё.
— А на меня уже плюнули, — огрызнулся младший Соколов. — Он нового сисадмина подбирает. Воробьёв вон шлёт из своих отпусков. Комиссии собирает какие-то. Чё за комиссия?
Лавриков плотно сомкнул губы, и вид у него сделался лукавый.
— А это тебе будет в качестве профилактической меры за произвол и выебоны, Павел Андреевич, — объявил он. — Тебе оно, может, и на пользу пойдёт — на заброшках поспать. Для восстановления разумности. Меньше бы подушки тырил и на помойки носил, так, глядишь, и с комиссиями разбираться не понадобилось бы. Ты от меня чего хочешь? Ты мне, значит, подлянки, а я тебе — помогай? Призраков разгоняй блаженных и советы советуй? Интересное кино.
— Меня ангелица заставила!
— Ой, Пашка, тебя заставь что! — отмахнулся Лавриков. — Мне-то не навешивай. Я тебя читаю, как книжку раскрытую для дошкольников, и притом без всяких приложений.
— Новую землю Зинке не понесу, — насупился Пашка.
— Да ну её в топку, твою Зинку. Несгибаемая старая вешалка. Сама потом пожалеет. Ты хотел чего, или только задание комиссии своей выполняешь? — прыснул бес.
— Ничего я не хотел.
— Ну вот и славненько. Приятного, так сказать, отдыха. И ты там это, — лукаво добавил Лавриков, — отчёт халявный составил, неполный. Ты бы лучше заранее про все дни расписал да отчитался по всей форме. Может, того, — бес снова захохотал, — простят грехи, так сказать. Успешных тебе успехов!
И Лавриков вдруг разбежался, неестественно подпрыгнул, высоко, метра на полтора над землёй, перевернулся в воздухе и рыбкой ухнул прямо в болотную топь — ну точно же назло!
— Урод, — сплюнул Пашка. Но ни фига не проснулся.
Ну и чё там Толян лысого гоняет?!
Он поёжился.
Вдали затянутых туманной дымкой болот среди силуэтов деревьев что-то словно бы пошевелилось.
Это просто тупорылый сон.
Сраная психотравма.
Хера с два Пашка будет тут пытаться
Но там, вдали, навряд ли был Лосев.
В тумане очерчивалась что-то пёстрое, в балахоне или… В юбках? И платках?
Пашка сделал шаг назад и прищурился вглядываясь.
По топи к нему шла цыганка. Бабка, обвешанная бусами и браслетами, как новогодняя ёлка. На её плечах лежало минимум три аляповатых платка, поверх длинной юбки было повязано ещё несколько. У бабки были глубокие морщины везде, вялая, как у мопса, висящая мешками кожа, её всю покрывали старческие пятна, бородавки и родинки, а рот улыбался золотыми зубами.
А ещё Пашка где-то это пугало явно видел.
— Губишь людей, одного за другим губишь. Творишь с ними лихо лютое. Одного, второго, третьего. А сколько очереди своей ждёт? — заговорила громко цыганка. — Сам застрял в болоте и туда же всех кругом себя волочёшь за компанию. Заигрался, милок. Ох, заигрался. — Цыганка подошла совсем близко и вдруг стала говорить так, будто в неё кто вселился, хотя и прежним голосом: — Выпиливайся. Хватит очковать! Вали из этого! Вали, дятел! Никакие ангелы тебя не спасут, только бошку снесут своими крыльями. На хер вали! Как хочешь! Хватит, хватит, хватит!
— Хватит! — вторил бабке обрисовавшийся на заднем плане Лосев, весь грязный, какой-то землисто-серый, как трупак в кинохе про зомбаков.
А потом началось землетрясение, Пашка заходил ходуном, будто корёжил его столбняк, а цыганка и Лосев орали хором: «Вали! Вали!»
И тут же на Соколова-младшего пролилась небесная речка. Арктическая.
С диким вскриком вскочил он, мокрый и ошалелый, впотьмах посреди стройки под гогот Толика. Рожа и плечи были мокрые, вода потекла сзади за шиворот, и одна противная струйка мерзко нырнула под пояс джинсов в самом чувствительном месте.
— Пора вставать, начало десятого! — объявил Толик. — Не могу больше тут торчать, а тебя не дотрясёшься. Мне предков провожать надо и хоть как-то собраться, блин. Ну чё? Приснилось, что хотел-то?
— На хера ты меня окатил?! — возмутился Пашка, приходя в себя. Он ещё ватными мозгами сфокусировался на телефоне и вернул энергию, чтобы очухаться. Соображаловка тут же встала на место.
— По-другому не фурычило, — развёл руками Толик, поднимаясь с кортанов и отшвыривая пустую баклажку. — Сам сказал, это на крайняк способ.
— В случае нападения или опасности, бля! — огрызнулся Пашка и затряс башкой: кажется, ещё и в левое ухо вода попала.
— А мне и послышалось, что кто-то идёт. По двору точно шастали.
Пашка напрягся. Огляделся. Но никто не показывался.
— Давай, шевелись, — поторопил Толик. — В натуре валить уже надо. Родаки дважды звонили. Пошли, я мотор вызвал.
— Ты смотри, не пиздани там Островской, что знаешь про её игру, отдыхатель с нечестью! — проворчал Пашка, тоже поднимаясь.