Дополненная реальность. Обнуление до заводских настроек
Шрифт:
— Да что ты заладил, — закатил глаза Толик, — нормальная у Максима девка. Харе.
Дома сильно подфартило: Серёги не было, а Другая мама сказала, что он нашёл работу в ночь. Пашка запоздало припомнил, что надо же и самому делать вид, что работает, и помогать лишённой сыновним произволом кормильца мамке. Наплёл за ужином что-то про сегодняшнюю смену курьером и перекинул ей пятёру на карту, сильно смутив: такие деньги в семье испокон веку считались большими. Мамка вон радовалась, когда за месяц пятнашку приносила, и то выходило оно оттого, что
Пашка же в мота превратился так же быстро, как и в божка-душепродавца, блин.
Банковский счёт намекал, что пора бы посетить стоматологии. Но мысли убегали в другую сторону: по пути, когда Толик уже высадился около своего подъезда и помчал выпроваживать предков на курорты да собирать шмотьё в поход, дошло до Павла Андреевича, кем была цыганка из болотного сна.
Гадалка! Шарлатанка, к которой бабка Лида попёрлась и чуть не лишилась сдуру дома. Пашка ж скачал воспоминание и видел ту муру своими глазами. Точно! Она самая!
Только какого хера делала бабкина гадалка в Пашкином сне?!
«Вина на близких, кто его крови. Сотворили они лихо лютое. С них спрашивай».
И вот как мошенница так смогла угадать?! Потому ли, что бабка сама прежде в ментовке накрутилась и что-то пизданула не то, чтобы та корова в бусах сочинила сказочку, или…
Пашка лежал на кровати поверх покрывала (Другая мама прибралась в комнате, унесла мусор и даже поменяла на их с Серёгах постелях бельё, оставив пустую чистую наволочку для пропавшей подушки) и таращился в потолок, а потом вдруг взялся за телефон и залез в блокнот. И точно. Вот она, заметка от тридцатого мая с адресом шарлатанки из бабкиной памяти.
Пашка забил его в 2Гис. Жила сомнительная личность на другом конце Пензы.
«…он очень далеко…»
Случайно попала? Или гадалки окажутся такими же настоящими, как бесы с архангелами?
Чё там, интересно, Пионова? Слёзы льёт, жалеет — или замутила уже с каким-то сменщиком неправильных кавалеров?
Эта мысль категорически не понравилась.
Охерительно сильно.
Так, что Пашка сдерживался только десять мужественных минут, а потом зафигачил «Пионову Людмилу Викторовну» во «В работе».
Люська не лила слёз и ни с кем не мутила. Люська со своей мамкой паковала чемодан, потому что завтра улетала с ивритопросветительной подругой Магдой в Израиль на две недели. Ну обалдеть.
Пашке, значит, чертей, душевные муки и обидки, а Пионовой — морько заграничное и тусы? Офигеть, справедливо.
Поверх видоса со сборами чемоданов закрутилась эмблема змеи.
И больно оно ей надо было, то доверие от человека, на которого можно забить легко за два дня? Выебоны же сплошные!
Вот ща как отправит ей ссыль на продажу души!
Дали ещё дракона.
Пашка свернул «Дополненную реальность» и опять уставился в потолок.
Лавриков сказал, что отчёт у него неполный. Может,
Пашка написал ей сообщение, но оно повисло с одной галкой.
Или, наоборот, херить надо и воробьиные квесты, и поиск грешников? Ждать, пока всю муру не перепоручат Васину?
И за каким хером тот тёрся во вторник у Пашкиного дома?! Разобраться бы…
«Вина на близких, кто его крови. С них спрашивай».
Да что застряла в башке эта гадалка дебильная?!
Съездить к ней, что ли?
Спать было сыкотно. Как отрубиться — Пашка знал, а вот как отключить сны — не имел никакого понятия. И что-то после отдыха на заброшке не тянуло.
Тупыми мыслями, разве что бабы достойными, промаялся до рассвета, бросаясь из крайности в крайность. Аж трёх медведей уныния надавали. А потом вычудил вообще дичь какую-то: сорвался в половине шестого и поехал по адресу гадалки, ещё даже и раньше, чем Другая мама на работу проснулась или брат с ночной смены пришёл.
На хрена — сам толком не понял.
Тем более же понятно, что там записываться надо как-то и всё такое.
Короче, когда в начале седьмого утра внезапно дверь на лестничной клетке нужного этажа открылась, едва Пашка из лифта вышел, и стрёмная мошенница из сна и бабкиных воспоминаний встала сама на пороге, не говоря ни слова, но словно бы приглашая, он так офигел, что превратился в послушную амёбу.
— Вот тут оставляй всю технику, — услышал Пашка в тёмной и провонявшей чем-то сладким прихожей, а цыганистая тётка ткнула пальцем в перстнях на деревянную коробку. — Часы, если электронные, телефоны и что там ещё у тебя есть. Мешает оно мне. Связь кромсает, путаюсь. Оставляй да проходи.
Пашка рот приоткрыл, но сделал. Ухнул колдовской телефон в ящик.
Цыганка стрёмная проводила его в комнату, где окна были совсем закрыты плотными шторами, а воняло ещё сильнее, и к тому же стоял дым от каких-то тлеющих деревяшек, такой, что слезились глаза.
— Я хотел… — открыл рот Пашка и запнулся, потому что сам толком не понимал чего хотел, собственно. И зачем пришёл.
Тем более что баба была явно артисткой, прям по всем канонам, только что хрустального шара и не хватает. Сейчас заведёт размытую муть, которую к чему угодно привязать можно. А встретила его, видать, потому, что у неё камера или ещё что. Типа для произведения эффекта.
— Садись, — золотозубо ухмыльнулась цыганка и сама приземлила огромный зад на жалобно скрипнувший табурет. — Знака одного боишься, вижу. Верно боишься. Два таких на твоём счету, а к ночи и третий появится.
— Чё? — как-то вдруг похолодел всем телом Пашка.
— Знака. Этого, — и гадалка-пугало взяла с захламлённого потёкшими свечами, картами и какими-то висюльками стола кусок угля и размашисто нарисовала на желтоватой скатерти, поверх восковых пятен, перевёрнутую отзеркаленную ноту, еврейскую букву «вав».