Допуск на магистраль
Шрифт:
О старой дороге, проложенной в тридцатые годы в этих местах как раз от Бама до Тынды, Петька немного знал. Читал в «Юном технике». Он попытался представить только что увиденную мертвую просеку такой же вот звенящей рельсами магистралью с дымками паровозов над тайгой, с веселым перестуком колес — и не смог. Попытался представить станции, не очень людные по здешним глухим местам, — и тоже не смог.
Перед самой войной прошли по дороге Бам — Тында первые поезда, а в 1942 году ее разобрали, перевезли через всю страну и уложили под Сталинградом Волжской рокадой. Вот, оказывается, как: не только люди уходили на
— Станция Орлы, — услышал Петька и поразился тому, как глухо прозвучал голос Кузнецова.
— Где? — не понял он.
— Вот здесь...
Он ничего не увидел, кроме низкой сырой поляны, заросшей мелким кустарником, кроме фиолетово-красного свечения трав, и хотел было переспросить, но, уплывая назад, уже на отлете, поляна эта открыла вдруг развалины серого камня, правильными прямоугольниками торчавшие из земли.
— Орлы? — переспросил репортер, и удивительно гордое это название болью отозвалось в Петьке. «Вот она, станция», — догадался он и потом, когда скрылась поляна, еще долго видел эти заросшие серые развалины — фундаменты двух-трех небольших зданий, по-видимому, деревянных, иначе уцелели бы и стены. И была для него эта умершая станция очевидными — достовернее документальных снимков — следами войны, отгоревшей на земле задолго до его рождения.
Новая дорога весело, звонко бежала то по старой просеке, вновь отсыпанная на оплывшем, сравнявшемся с землей полотне, то по новому пути, пробитому в тайге, в сопках соответственно последним — проверенным-перепроверенным — указаниям изыскателей, а то выскакивала на высокий бетонный мост с лепным изображением Государственного герба и даты: 1934... Мосты тридцатых годов, в отличие от нынешних, были массивными, громоздкими и величавыми. Петька смотрел на них жадно, восторженно, потому что они, как и старые оплывшие просеки, были из легенды. Из легенды, которая оживала у него на глазах.
Глава VII
Остановка на плантации
...Они стояли на станции Муртыгит, по всем путям забитой вагонами, платформами, хопрами-дозаторами, ждали «зеленой улицы», и репортер, довольный передышкой, закидывал парторга вопросами. Владимир Иванович отвечал коротко, репортеру этого было мало, и он переспрашивал, уточнял — пытал его беззастенчиво. Говорил:
— ...об этом подробней. О станции. Как ее открывали?
— Да так, — усмехался парторг. — Привезли первый вагончик, поставили и заночевали в нем вдвоем с начальником станции.
— А еще что? — недоумевал репортер.
— Ничего. Выспались хорошо.
— Ты думал: речи говорят, ленточку разрезают? — не выдержал всю дорогу молчавший машинист Гриша. — Некогда речи говорить. Строить надо.
— И верно, — кивнул парторг. — Путеукладчик дальше ушел. Когда мы проснулись — второй километр решетки укладывал. — И пояснил репортеру: — Решетка — это то же звено. Сшитое. И рельсы, и шпалы. Двадцать пять метров пути.
— Раньше рельсы короче были — двенадцать метров, — не утерпел, похвастал своими
— Верно, верно, — поддержал Владимир Иванович, а репортер чиркнул ручкой в блокноте. Петька от удовольствия даже порозовел.
— Долго, однако, нас держат, — проговорил на ходу парторг, спрыгнул с дрезины, ушел в станционный вагончик — тот самый, где ночевал в день открытия.
Петька тоже спрыгнул с дрезины, обошел стоявший впереди состав, увидел на вагонах размашистые, торопливые росчерки: «Вперед, на Тынду!» Вспомнил ребятишек, бежавших по безымянной бамовской улице. На соседнем пути заметил платформы с огромными железобетонными деталями — пролетами мостов и четкую, красной краской надпись на них: «Комсомольцам БАМа от комсомольцев Красноярского завода МЖБК». На металле широких гофрированных водоводных труб, тоже дожидавшихся отправки дальше, прочел короткое, требовательное: «Даешь БАМ!» И снова: «Вперед, на Тынду!» Это уже на тепловозе, у самой его кабины.
Рассматривая аккуратную, тщательно выведенную масляной краской надпись, поднял глаза и обомлел. Заводской номер машины 1272! И сразу увиделись строки:
«14 сентября... На 7274-м километре от Москвы... Тепловоз № 1272... Первое, «серебряное» звено...»
Тепловоз сердито, коротко рявкнул, Петька отпрянул, а машинист высунулся из окна и приветливо, весело рассмеялся.
Со станции медленно пополз странный громоздкий поезд с огромной стрелой, как бы лежавшей на его широкой подвижной спине. Этот поезд-кран торжественно прошествовал меж рядов обыкновенных платформ и вагонов и так же медленно скрылся за ближайшим извивом.
Знакомым голосом позвала «агээмка», и Петька подбежал к ней, столкнулся с Игорем.
— Предупреждений полно, — недовольно сказал тот, передавая машинисту путевые бланки. 52-й километр — работы, 63-й — тоже. Не разбежишься.
Со станции дрезина опять покатила бойко. Репортер стал расспрашивать Кузнецова об охотниках-орочах, домик которых видели они, проезжая, на взгорке. Одинокий, серый, с небольшой сараюшкой поодаль, сиротливо стоял он среди тайги. Бегали возле дома собаки, разбуженные дрезиной, а людей не было видно.
— Дома, однако, — уверенно заметил Гриша. — В тайгу без собак не ходят.
Кузнецов рассказал о братьях-охотниках: как неустроенно и нелегко они здесь живут и как цепко держатся за это свое одинокое жилье, как ворчат, что, мол, распугала дорога все их зверье — далеко в тайгу ходить надо. А еще рассказал, что дети этих малограмотных орочей все учатся, Дочь старшего брата Саши заканчивает в Алма-Ате медицинский институт. Четверо ребятишек — -школьники, в интернате живут. Двое пока дома — дошколята еще.
— Теперь ползти будем, — досадливо пробурчал Гриша и кивком показал вперед.
Недалеко, в низине, медленно, тяжело шел поезд-кран, видимо, не способный к быстрой езде, тем более на дороге, не сданной в эксплуатацию.
— Да, — согласился Кузнецов, подумал и попросил: — Останавливайся.
И обратился к репортеру, к Петьке:
— Идемте, голубикой угощу.
— А есть она здесь? — неуверенно огляделся по сторонам Гриша. — Может, дальше поедем?
— Здесь везде есть, — озорно возразил парторг. — Глуши мотор!