Дорога без следов
Шрифт:
Отдыхая от парной, закусывали под все ту же полынную, и Геннадий, не обращая внимания на замирающего от ужаса брата, негромко вещал, что, нелегально перейдя границу, прибыл он из Маньчжурии, где обретался в городе Харбине. А теперь вот пришло время вернуться и снова пожить здесь.
– Ты это… Как же сюда попал? – поперхнувшись водкой и едва отдышавшись, спросил с испугом Савелий. – Опять нелегально?
– Кто же мне паспорт даст, – криво усмехнулся кузен. – Ты только и поможешь, а то там такую липу сварганили, не знаю, как до тебя сумел доехать, нигде не
Падали на стол с закусками лучи вечернего солнца, проникая через низкое оконце предбанника, золотилась в графинчике полынная, алели надкушенные помидоры, такие яркие рядом с зелеными перьями свежего, недавно сорванного на собственном огороде лука, дымилась папироса в тонкой, крепкой руке кузена, а Сомпольский не мог поверить в реальность происходящего. Может, он, как часто теперь случалось, перехватил лишку и теперь мучается пьяным бредом, допишись до горячки и галлюцинаций? А рядом нет никакого кузена, только его фантом, рожденный отравленным алкоголем мозгом?
Савелий Борисович ошалело потряс хмельной головой, словно пытаясь прогнать ужасное видение и вытряхнуть из ушей страшные слова, но Геннадий не пропал.
– Завод тут строят, – аппетитно хрустя квашеной капустой, тихо говорил он. – Помоги туда попасть. Кем угодно. Главное – чтобы документы выправить, а после я не задержусь, у меня другие планы.
– Как же я тебя, с твоей липой?.. – вытаращился на него Савелий.
– Проверено, – засмеялся кузен. – Паспортов еще у Советов нету в деревнях, а нужная справка у меня есть. Не бойся, настоящая. И жить я у тебя не стану. И вообще, я у тебя никогда не был и ты про меня ничего не знаешь. Понял? Ну, поможешь?
– Попробую, – наливая себе водки, вяло пообещал инженер.
– Э-э, – брезгливо скривился Геннадий, заметив, как дрожат руки брата, проливавшего зелье мимо. – Такой ты мне не помощник. Лечить будем.
– Да?! Лечить? – взвизгнул Савелий. И прорвало…
Брызгая слюной, он бросал в лицо кузена горькие слова; всхлипывая и икая, говорил и говорил о том, как он живет тут, среди проклятых лапотников, все более и более опускаясь и не видя никакого выхода. О, если бы он мог взорвать их вместе с их властью, строящимися заводами, колхозами, Кремлем! И повернуть все на старое, как прежде.
– Нормально, – подытожил кузен, дождавшись, пока Сомпольский выговорится и обмякнет, утомленный вспышкой бессильной ярости. – Начнем помогать друг другу…
Устроить Геннадия на стройку оказалось проще простого – рабочих рук не хватало и никто особо ни о чем не расспрашивал. Через несколько дней кузен постучался вечером в окна дома Сомпольских.
– Пошли, дело есть, – мрачно сообщил он выглянувшему на стук Савелию Борисовичу.
Тот неохотно собрался и вышел из дома, отмахнувшись от заворчавшей жены. Идти никуда не хотелось, на душе было противно, и поселился в ней нехороший страх после появления кузена. Донести? Так самого упекут куда Макар телят не гонял. Придется терпеть.
Геннадий привел его в небольшую деревушку, раскинувшуюся почти в пригороде, велел ждать около невзрачного домика, а сам скрылся
Войдя, Савелий Борисович долго моргал от чада множества лампад перед киотом и запаха незнакомых трав, щекотавшего в носу и вызывавшего неудержимое желание чихнуть. Проморгавшись, заметил маленькую сгорбленную старушонку, сидевшую на длинной лавке с пятнистой кошкой на коленях. Он вообще с детства терпеть не мог кошек, а тут еще вдобавок вонь, непролазная грязь, старуха, похожая на ведьму. Зачем они здесь?
– Подойди, – легонько толкнул его в спину кузен. Инженер послушался.
Старуха неожиданно цепко прихватила его своими жесткими костлявыми пальцами за ухо и посадила рядом с собой на лавку. Савелий хотел возмутиться таким обращением, вырваться, но… покорно сел, почувствовав, как разом ослабели и воля, и колени, а язык словно прилип к гортани.
В губы ему ткнулась деревянная плошка с теплым вонючим питьем, и ведьма ласково прошепелявила:
– Пей, касатик, пей.
Перестав удивляться и сопротивляться даже внутренне, инженер глотнул пахучую жидкость и ощутил легкое головокружение.
Остальное он помнил смутно. Бабка колола его какими-то иглами, поставив перед своим крыльцом, обивала голого холодной водой из ведра и бормотала наговоры…
Очнулся Савелий Борисович от этого кошмара у себя дома, на постели, ранним утром следующего дня. Голова нестерпимо трещала, как с глухого похмелья, во рту противная сухость, рядом басовито всхрапывала жена, а ходики на стене показывав половину пятого. Не сон ли ему привиделся? Но грязные, вымазанные рыжей глиной сапоги, не вымытые женой с вечера и валявшиеся у порога, говорили: нет, не сон!
Потихоньку он сполз с кровати и прокрался к заветному шкафчику. Прилип губами к родному горлышку графина, глотнул, ожидая знакомого жжения в горле и пота слабости, несущего долгожданное облегчение, однако вместо этого почувствовал неудержимый приступ тошноты.
Едва успел выбежать на двор и долго, мучительно выблевывал нутро за углом сарая, жутко ненавидя весь белый свет, проклятую старую ведьму, лишившую его забвения в вине, и хитроумного кузена, выполнившего свое обещание. Отдышавшись, Сомпольский понял, что пить он больше не сможет. Никогда. Иначе приступ окажется еще хуже – он еще ни разу не обманулся в своих внутренних ощущениях, а экспериментировать не было никакого желания.
И началась трезвая жизнь, ставшая для него еще более мучительной, чем прежняя. Злоба уже не копилась и не плескалась через край, – она душила…
Кузен, словно подслушав его настроения, вновь неожиданно объявился. Попарились в баньке, куда не было ходу супруге, пили после парной квасок, и монотонно журчал голос Геннадия, наставлявшего, как жить дальше – что и где узнавать, чем интересоваться, а чем нет, с кем заводить знакомства, а кого опасаться, как огня.
– Уеду я, – потянувшись тощим сильным телом, сказал кузен. – А ты жди, новые люди теперь у власти в Германии, свернут они нашим шею, дай только срок.