Дорога через ночь
Шрифт:
Спутница легко несла свое полное тело, посматривала красивыми, все схватывающими глазами по сторонам.
– Возьмите меня под руку, - тихо командовала она, заметив что-то подозрительное.
– Прижмитесь... Сделайте вид, что увлечены разговором...
Навстречу двигались размеренно и четко, как роботы, немецкие офицеры. Вынырнув из канцелярий многочисленных и многолюдных тыловых учреждений, эти служаки тем строже блюли воинский ритуал, чем дальше были от войны. От кончиков сапог до сверкающих крылышек кокарды на фуражке они воплощали геройство, строгость и дисциплину, и горе было мешковатым пожилым солдатам фольксштурма, если вовремя
Не в меру любвеобильный пожилой майор попался на эту улыбку, как на крючок, остановился в двух шагах от нас и попытался заговорить на ломаном французском языке. Спутница ответила ему на таком хорошем немецком языке, что тот удивленно отступил и козырнул, пристукнув каблуками.
Когда я намекнул, что спутница поступила неосторожно, заговорив с ним по-немецки, она усмехнулась.
– Немецкий язык - самое верное средство. Старые ловеласы хотят легких связей с "туземками", как они выражаются, и как огня боятся немок.
– А вы не немка?
– спросил я явно некстати. Мне хотелось выведать о ней что-нибудь.
– Нет, я не немка, - охотно ответила она.
– Я русская, и зовут меня, если хотите знать, Ксения, Ксеня...
– Русская? Как же попали вы сюда?
– Моего отца выгнали из России. Не берусь судить, правильно сделали или нет. По-моему, неправильно, но мое мнение ровно ничего не значит. Вместе с ним уехала мать и сестра, а я родилась уже здесь. Отец и мать до самой смерти считали себя русскими, русской считаю себя и я.
– А эта... как вы ее назвали? Мадам Тувик?
– спросил я.
– Кто она?
– Моя старшая сестра.
На просторной улице с несколькими рядами деревьев посередине мы остановились перед большим домом. Стеклянная дверь, прикрытая с улицы узорчатой решеткой, сверкала медью и лаком. Спутница позвонила. Минуту спустя на мраморной лестнице, белевшей за дверью, показался швейцар. Шел он спокойно и важно, как министр. Пропуская нас мимо, не согнулся, как полагается швейцару, а, наоборот, вскинул плечи и осмотрел меня таким пытающим взглядом, точно знал, кто я, и оценивал, применяя только ему известную мерку. Швейцар был настолько необычен, что, поднимаясь по лестнице на второй этаж, я так же внимательно осмотрел его. Это был квадратноплечий, крепкорукий мужчина с грубым лицом, на котором особо выделялся тяжелый, ковшеподобный подбородок. Он мог быть телохранителем, громилой, наемным убийцей.
В просторной и богатой гостиной навстречу нам поднялась бледная, хрупкая на вид женщина лет тридцати пяти. Своим красивым лицом она походила на мою спутницу, хотя это лицо уже сильно поблекло и выглядело не просто усталым, а каким-то измученным.
– Мадам Тувик, - тихо сказала Ксеня, чуть заметно толкнув меня под локоть.
Мадам подала тонкую, унизанную перстнями руку.
– Здравствуйте, Забродов. Мне хотелось встретиться с вами, потому что нам нужна ваша помощь.
– Вам? Кому это вам? И какая помощь?
Хрупкая женщина знала, что хозяйка - она, и учила меня помнить это. Она не ответила на мои вопросы, будто и не слышала их. Посадив меня лицом к свету, сама села напротив. Разговаривая, смотрела прямо и очень смело в глаза. То ли пробовала силу воли, то ли проверяла, не спрячу ли я глаза.
Затем мадам Тувик заговорила о положении в России, похвалила отвагу и напор русских (она ни разу не употребила слово "советский") и выразила надежду, что победа союзников не заставит себя ждать.
– Теперь многие пытаются примазаться к делу союзников, - с усмешкой заметила она.
– Ищут только подходящего случая. Некоторые пытаются использовать даже русских военнопленных, оказавшихся в Бельгии. Нашлись люди, которые привлекают русских на свою сторону, выдавая себя за их единомышленников, политических единомышленников. А единомыслие сейчас может быть одно: разбить немцев.
Она ограничилась этими намеками. На мой прямой и несколько неуклюжий вопрос, о ком она говорит, мадам Тувик опять сделала вид, что не расслышала или не поняла. Однако она и слышала и поняла. Когда заговорила, я догадался, что мадам дает мне ответ, хотя опять-таки не прямо, а косвенно, намеками. Мадам рассказала два или три случая, когда бельгийские коммунисты поставили свои узкопартийные интересы выше интересов не только Бельгии, но и всех союзников. Тем самым они вольно или невольно - мадам была великодушна, она готова была допустить, что скорее невольно, помогали нашим врагам. Именно против этого она считала святым долгом русской предостеречь своих молодых соотечественников, оказавшихся в это тяжелое время на чужбине.
Хитрая и осторожная, она понимала, что совет всегда более весом, если подкрепляется чем-то осязаемым, материальным, он более убедителен, если поддерживается силой. Снова играя в недомолвки, она намекнула, что "подлинные друзья" готовы оказать молодым русским денежную помощь. Кроме денежной помощи, мы можем получить оружие и особенно удобные и надежные средства для проведения "кое-каких операций". Эти блага сопровождались едва слышным "если". Если мы последуем советам подлинных друзей... Если проведем операции, которые подскажут...
Мадам Тувик ставила меня в трудное положение. На кирпичном заводе собралось уже около сорока человек, и деревня Жозефа не могла прокормить такую ораву. Но больше всего мы нуждались в оружии и особенно в боеприпасах. Партизаны не могли бы выдержать серьезного боя. Через десять-пятнадцать минут наши автоматы были бы немы, как палки. Без патронов, гранат, горючей жидкости мы были не партизанами, как гордо именовали себя, а шайкой обозленных и беспомощных людей. Мы не могли обойтись без помощи. Устругов и я готовы были поклониться в ноги каждому, кто помог бы партизанам. Но ни я, ни он не думали об этих "если". Что делать с ними? Кто и что будет советовать?
Спасительное и всеобъемлющее "авось" подогрело мою решимость. "Авось" советы не повредят нам. "Авось" советники окажутся неплохими. "Авось" сумеем избавиться от них и их советов, если найдем нужным. И с храбростью невежды я согласился принять "если" мадам Тувик.
Настороженные глаза собеседницы стали мягче, она даже улыбнулась и положила свою узкую руку на мой локоть.
– Я так и думала, что мы договоримся.
Она позвонила. В гостиную осторожно и подобострастно вошел тот самый швейцар, который так внимательно изучал меня. Мадам одобряюще улыбнулась ему и кивнула на меня: