Дорога через ночь
Шрифт:
– Познакомьтесь, Петр Петрович.
Швейцар откинул свои широкие плечи, вытянулся и гаркнул:
– Поручик царской армии Макаров.
От неожиданности я замер, потом, не придумав ничего умнее, отрапортовал:
– Лейтенант Красной Армии Забродов.
Хозяйка засмеялась, хотя глаза ее оставались по-прежнему настороженными и холодными. Наверное, со стороны мы действительно казались смешными: два штатских человека, стоявших навытяжку друг перед другом и козырявших званиями. Я смотрел на "поручика царской армии", на его тяжелый подбородок, крупные узловатые руки и думал: "Сколько наших
Мадам Тувик прищурила свои серые глаза с хозяйской надменностью.
– Петр Петрович будет поддерживать связь с вами, - сказала она мне спокойным, даже скучным тоном, как говорят о незначительном деле.
– Он отправит вас назад. Вскоре он присоединится к вам. Петр Петрович исколесил страну вдоль и поперек и знает многое из того, что может быть очень полезным. Я очень советовала бы вам прислушиваться к его словам.
– Поручик будет нашим советником?
Она услышала нотку настороженности и неприязни в моем голосе и опять положила руку мне на локоть.
– Нет, зачем же советником? Мы не хотим вмешиваться в ваши дела. Просто слушайтесь его, как...
– она долго не могла подобрать нужного слова, - как... более знающего, что ли...
Только тут я понял, что вся эта сделка не обещает ничего хорошего с самого начала. Несколько растерянно и сердито я объявил, что мои товарищи могут отказаться принять поручика. Они могут послать к черту его советы и его самого.
Мадам начала было говорить что-то о враге, ненавистном всем русским, но Макаров перебил ее:
– Чего там антимонии разводить?.. Дело тут ясное, как пятак: хотите помощи, примите меня и делать будете, как я скажу... Не хотите - как хотите... Не будет вам никакой помощи ни от нас, ни от англичан.
– Какая связь может быть между вами и нашими союзниками?
Макаров засмеялся, откинув голову и выставив большой кадык.
– Какая связь между нами и англичанами? А кто вас сюда доставил? Разве не англичанин? Или вы в самом деле поверили, что он только выполнил просьбу мадам Тувик? Как бы не так!
Теперь я вспомнил странные обстоятельства появления Крофта на кирпичном заводе, его тайные перешептывания со Степаном Ивановичем, обещание помощи со стороны влиятельной и богатой дамы. Я начинал понимать, что Степан Иванович, Крофт, Ксеня, мадам Тувик, Макаров - только звенья большой цепи, которой кто-то сильный и неведомый пытается связать нас и приковать к чему-то.
– Будь хоть кто за вами или с вами, - продолжал упорствовать я, - мы не примем никого и не послушаем ничьего совета, если наши парни по доброй воле не согласятся на это.
– Перестаньте антимонии разводить, - повторил Макаров.
– Все примете. Примете не по доброй воле, а по необходимости. Добрая воля - пустой звук, пыль, мечта. Люди подчиняются необходимости, которая всегда сильнее их. Подчинитесь и вы ей, если, конечно, у вас хватит ума не подохнуть с голоду в горах...
Разговор был прям и даже жесток. Я понимал наше тяжелое положение и, чтобы не ухудшать его, попросил дать мне время, чтобы посоветоваться с ребятами.
Макаров не хотел ничего слушать, но мадам Тувик
– Вы только решите... Остальное без вас сделают...
Ксеня проводила меня в мансарду, посоветовав быть готовым к отъезду. Утром Макаров посадил меня в грузовик, идущий в Люксембург.
– Он высадит вас в Марше, - глухо сказал он вместо прощания.
Вечером того же дня я действительно был снова в Марше, в "Голубой скале", и рассказывал Валлону (Дюмани куда-то уехал) о встрече с мадам Тувик. Тот выслушал меня молча, долго барабанил тонкими длинными пальцами по столу, потом тяжело вздохнул:
– Придется согласиться. Мадам Тувик действительно связана с англичанами, а без них и особенно против их воли нам тут будет очень трудно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
На другой день после моего возвращения из Брюсселя власти расклеили на стенах Марша объявление, что в ответ на участившиеся акты диверсий и нападения на офицеров вермахта арестованы бельгийские заложники. Если в городах и поселках, откуда они происходят, будут отмечены диверсии или террористические акты, заложников расстреляют. Дома, в которых "бандиты" найдут приют, будут сожжены, а их владельцы преданы суду военного трибунала.
Одно из этих объявлений было наклеено на ворота гостиницы, и, когда они распахнулись, пропуская камион Шарля, я смог прочитать немецкую угрозу. Старый Огюст с сердцем захлопнул ворота и резко брякнул засовом.
– Пугают... А чего пугают? Страшнее расстрела родного сына все равно ничего не придумают. А сына уже...
И пошел к сеням, горбясь и тяжело волоча ноги.
– У вас дочери, дядюшка Огюст, - сказал я ему вслед.
– У вас дочери, и их надо беречь...
"Дядюшкой" звали его Шарль и Жозеф. За ними и мы с Георгием тоже стали называть его "дядюшкой Огюстом", хотя прибегали к этому лишь в тех случаях, когда обращение было просто необходимо. Величать его "господином" или "товарищем" не осмеливались, а против "дядюшки" старик не возражал.
– Что дочери...
– пробормотал он, останавливаясь.
– Сегодня они тут, а завтра их нет. У них свои будут семьи, свои фамилии. Со мной моя фамилия кончится. А фамилия моя уже две сотни лет на этой гостинице красовалась. И чтоб удержать ее на вывеске, мне наследник нужен. Наследник... Сын...
Он постоял немного, сгорбленный и удрученный, подождал, что я скажу, и, не дождавшись, ударом ноги открыл дверь и скрылся.
Полчаса спустя ко мне на чердак поднялся Шарль и шепотом рассказал, что немцы арестовали хозяина одинокого двора, у которого Стажинский жил. Крестьянин сказал только, что видел рядом в лесу людей, но не знал и не знает, кто они и зачем проходили мимо, слышал взрыв, думал, что рвут скалы. Полицейские побывали в деревне, где прятался Лобода. Однако крестьяне смогли лишь рассказать, что в этих местах появлялись иногда какие-то люди, а что за люди, этого не знали. В лесу вокруг деревни, где жил с товарищами Химик, полицейским повстречался одинокий человек, который бросился бежать от них. Его застрелили. Обросший, худой и оборванный, он не имел в карманах никаких документов. Судя по описаниям крестьян, это был Химик.