Дорога домой
Шрифт:
– Да где уж там, батюшка, – отвечала со слезой Анна Гавриловна. – Как вернемся на родину, закрутит нас Нечистый, прости Господи, так, что света белого не взвидим! Голодно, говорят, нынче в отчизне нашей! Продукты по карточкам, бензина, опять же, нет, люди за ним в очереди стоят ночами. Все за взятки, да за взятки! Уголовники одни да партейные! Понаехали, выползли из своих «тьму-тараканей»! Провинциальные оккупанты! С Урала, из Сибири, с Тамбовщины да еще бог знает из каких дыр! Еще и демократы какие-то объявились. Еврей на еврее евреем погоняет! Где уж тут в Храм! Когда это Москва по карточкам жила?! В войну, разве, да немного после. А нынче…
– Ну уж и по карточкам! –
Отец Василий крестился и тяжело вздыхал.
И все же помог именно он – настоятель Божьего Храма отец Василий, хотя и не только он один. Так уж получилось, что совместились усилия двух совершенно не связанных друг с другом на первый взгляд людей, и дело удачно выгорело. Так уж случается, что конкретные персоны могут быть и не знакомы друг с другом, но между ними тем не менее устанавливается некая незримая связь – будь то общие идейные интересы, будь то совершенно запутанные, покрытые мрачными тайными завесами политические и разведывательные задачи. Иной раз хорошо оказаться в эпицентре действия таких сил – когда разнополюсные импульсы рождают жизнетворный заряд…
Отец Василий, принимая у себя гостя из Московской патриархии, упомянул как-то имя мужа своей прихожанки. Так, мол, и так, говорит, теряем людей. А тут ведь в окружении католиков и реформаторов каждый верный прихожанин на вес золота! Кого еще пришлют! Ты бы, отец родной, замолвил где слово за раба божьего Александра, Власина то есть, за воина, понимаешь.
И замолвилось слово, потому что как раз в это время церковь начинала сближаться со светской властью, и у обеих сторон забрезжили общие интересы, не всегда, правда, одни лишь духовные. Оказалось, что гость отца Василия отвечал в Патриархии за какое-то важное коммерческое направление – то ли контролировал пользование некоторыми светскими жуками таможенных и налоговых льгот Церкви, то ли вел расчетные таблицы о разделе прибылей по поставке сигарет, спиртного, кетчупа и электронной бытовой техники по тем же льготным церковным каналам, то ли отвечал еще за что-то такое же очень важное и востребованное, но, так или иначе, кто-то из высших чинов в ведомстве Александра Васильевича прислушивался к его совету.
А с другой стороны, к делу подключился близкий родственник Анны Гавриловны – известный актер Владимир Постников. На каком-то специальном просмотре одного из фильмов, где он играл маршала Конева, присутствовал тот самый высший чин, и подвыпивший Постников на банкете по случаю приемки шедевра шепнул ему свою просьбочку о племяннице и ее муже. И механизм сработал: полковника Власина вычеркнули из списка «ротируемых» и после согласия со стороны генерал-лейтенанта Сергеева, который тоже пока еще удерживался на своих парижских позициях, Александра Васильевича сохранили на должности.
– Господи! – неистово крестилась Анна Гавриловна и стучала лбом о каменные плиты Храма – Велика забота твоя!
Господа ли, не Господа была сия забота, но семья Власиных осталась в Париже еще на год. Во всяком случае, именно этот срок был прописан в приказе по ведомству, весьма, кстати, далекому от Божьего промысла. Хотя иметь отношение к этому самому «промыслу» хочет каждое важное ведомство. За сомнения в этом многих даже наказывают, потому что в какой-то момент человеческой истории «Божий промысел» принудительно занимает стратегические позиции, и любые меры, предпринимаемые
Отношения Власина с генералом Сергеевым несколько усложнились после истории с их зарвавшимися агентами, но Сергеев продолжал думать так:
«Власина я знаю… Что от него ожидать, для меня не секрет. А пришлют другого! Вот этого, например, Гулякина, черт бы его побрал! Еле отправили его в Марсель! Подальше отсюда… насколько это было возможно! Нет уж! Пусть уж лучше Саша!»
Так и остались в ведомственном филиале в Париже генерал-лейтенант Андрей Сергеевич Сергеев и его заместитель полковник Александр Васильевич Власин.
Однако же к тому времени всё изменилось в службе офицеров оперативного звена, прикомандированного к посольству. Наступала Великая Депрессия Шпионажа. Разве что военные коллеги продолжали что-то еще рыть на и без того взрыхленной почве северо-атлантического блока, но и у них реальной работы становилось все меньше, а невразумительных приказов из Центра все больше.
Что касается политико-разведывательных служб, то здесь вообще всё запуталось и покрылось паутиной неверия и разложения. Среди оперативников поползли слухи о том, что предстоит сокращение аппарата, и многие, обросшие местными связями и подначиваемые женами, задумали уволиться раньше срока и остаться за рубежами родной погибающей империи. Дома их ждала лишь изнуряющая неквалифицированная работа в бригадах грузчиков, мебельщиков, таксистов-частников и в растущих как грибы охранных фирмах.
Шептались о том, что руководство страны давно уже состоит на услужении у «вероятного противника», что все они масоны и предатели, и что глиняные ноги гигантского советского колосса раскачали именно они. Ноги эти теперь, мол, осталось лишь обломать! Предателей называли поименно, с кривыми усмешками и с презрением.
«Делай, как я!» – появился плакат с изображением Михаила Горбачева, жарко обнимающегося сразу со всеми лидерами северо-атлантического блока. Плакат кто-то растиражировал, и он был быстро разобран ухмыляющимися обитателями «субмарины» посольства.
То же самое происходило в секретных подразделениях генеральных консульств. В Марселе на консульской должности служил в эти годы подполковник Алексей Аркадьевич Гулякин.
Однажды его на полтора месяца отправили в соседнее с Францией малюсенькое, но очень, очень богатое герцогство для «передачи оперативного опыта», как было сказано в приказе. На самом деле генеральный консул бомбил МИД отчаянными телефонограммами и депешами, требуя продолжительного отдыха для всего дипломатического, оперативного и технического состава консульства от «реактивного болвана», как прозвали здесь Гулякина, и, наконец, добился своего. В МИДе один из заместителей министра созвонился с генерал-полковником Бероевым, и тот, скрепя сердце, распорядился заслать племянника в ту карликовую державу. Командировка совпала с назначением туда нового посла.
В МИДе хорошо понимали, что назначение посла было вызвано необходимостью спрятать его в тайный и комфортный европейский «ящик», чтобы потом извлечь оттуда, отряхнуть и подать к другому столу, который готовился исподтишка все эти последние годы. Новый посол дипломатом никогда не был, но это не считалось недостатком, а многими политиками в Центре даже воспринималось в качестве положительного явления. Дипломатов в ЦК не любили, считая их слишком образованными, чтобы быть людьми доверенными, и слишком дисциплинированными, чтобы можно было на них возложить ответственность за чужие ошибки.